– Но ведь война закончится рано или поздно, Орлов вернется, женится на Оле, и она будет уже не одна, – возразила Элиза.
– А вернется ли? – ответил Алекс вопросом на вопрос. – И если вернется, то точно ли женится? Нет, нет и нет, Элиза, я не могу ехать. А ты поезжай, конечно, бери детей и отправляйся поближе к родителям. Или к Кате во Францию, она поможет вам. Бог даст, война и вправду скоро закончится, Орлов вернется, они обвенчаются с Оленькой, и мы приедем к вам все вместе. Если же он не вернется, я все равно привезу к вам Олю, ибо ее служение России станет уже не нужным.
Этот разговор повторялся почти каждую неделю на протяжении последнего года, и каждую неделю ничем определенным не заканчивался. Элиза настаивала на переезде за границу, Александр Игнатьевич отказывался, старшая дочь в обсуждениях участия не принимала, заявив сразу:
– У меня есть жених, он на фронте, и пока он не вернется, о моем отъезде из России не может быть и речи. Больше не спрашивайте меня об этом.
Самым сильным аргументом Элизы было здоровье Кости. И тут уж Раевский ничего возразить не мог.
– Поезжайте, – устало сказал он январским вечером 1917 года, когда стало известно, что в Москве издано официальное запрещение изготовлять пирожные, торты, тянучки и «другие высокие сорта конфектного производства». – Если уж до такого дошло, значит, с поставками в действующую армию дело совсем плохо. Ни хлеба, ни сахара, ни мяса не будет. Поезжайте. Мы с Оленькой останемся, но приедем к вам при первой же возможности.
Оформление документов и сборы много времени не заняли, и уже 15 февраля Раевский проводил жену и двоих младших детей, Наташу и Костю, на поезд. Ольга прийти на вокзал не смогла, у нее, хирургической сестры, было очень много работы в госпитале, даже переночевать дома не всегда удавалось.
Вернулась домой Ольга Раевская только на следующий день к вечеру, измученная и голодная, с осунувшимся лицом и запавшими глазами, поставила на стол холщовую сумку.
– Вот, доктор поделился, ему из деревни варенье прислали. Давай чаю, что ли, выпьем, – сказала она отцу. – Ну как? Проводил?
– Проводил, – кивнул Александр Игнатьевич. – Теперь мы с тобой вдвоем остались.
– Справимся, – коротко ответила Ольга. – Станет трудно – прислугу рассчитаем, жильцов пустим, дом большой для нас двоих, зачем нам столько комнат? Справимся.
В тот момент судебный следователь Раевский ни на мгновение не усомнился в правильности принятого решения. Их с дочерью место здесь и только здесь, в России. Да, было время, когда ему казалось, что он мог бы жить хоть в Швейцарии, хоть в любой другой стране, лишь бы Лорена была с ним. Сейчас он так уже не думал и с удивлением вспоминал самого себя, пылавшего страстью и готового ради нее изменить свою жизнь. Теперь не то. Страсть прошла, а перемена места жительства казалась невозможной. Пусть будет трудно, пусть будет страшно, пусть будет даже невыносимо, но он будет жить на Родине, а не на чужбине. Раевский знал, что подобные мысли показались бы большинству его знакомых странными и глупыми.
Он смотрел на дочь, уставшую, с серым лицом и потухшими глазами, и думал о том, что произойдет, когда вернется (если, конечно, вернется!) с фронта ее жених, военный инженер Иван Орлов. Ведь Орлов, уходя на фронт, прощался с пышущей здоровьем, полнокровной, красивой, веселой девушкой девятнадцати лет, студенткой Женского Медицинского института – а кого он найдет по возвращении? Иссохшую от тяжелой работы и постоянного недоедания, суровую и неласковую девицу? Кровь, гной и страдания, отчаянные крики боли и обреченные стоны вряд ли могут сделать кого-то мягче и добрее.
– Сегодня я получил ответ из канцелярии прокурора судебной палаты, мое прошение удовлетворено, – сказал он дочери.
– Правда? – оживилась Ольга. – Как я рада! Наконец-то ты займешься тем, что тебе действительно интересно! Знаешь, я давно поняла, как это важно – делать ту работу, которая по-настоящему занимает ум и душу. Тогда и усталости не чувствуешь, и все трудности проходят незамеченными. Время теперь трудное, и только любимая работа позволит выжить и не сойти с ума. Ты со мной согласен?
– Разумеется, – довольно улыбнулся Раевский. – Я мечтал об этой деятельности с тринадцатого года, как только в Москве открыли кабинет научно-судебной экспертизы. Меня обещают назначить пока в отдел фотографии и каллиграфии, но со временем я надеюсь перейти в дактилоскопический отдел. За пальцевыми отпечатками будущее, я в этом уверен! Твоя мать уехала, но ты на Курсах изучала химию, так что будешь мне помогать. Ты ведь не откажешь своему престарелому отцу?
Читать дальше