Elsa Ringhoeven - Приветы от дивного мира. Сборник рассказов

– Повинуюсь. Я раб Его верный, – сказал Сергий, готовый внимать посланнику и идти за ним.

– Оглянись!

Сергий осторожно повернул голову в ту сторону, где раньше белели стены монастыря, а сейчас виднелась лишь пустошь. Посланник поднял свою руку и провел красным рукавом в пространстве, словно стирая пыль далеких времен. Тут же пустырь наполнился людьми и голосами, и они оказались посреди города. Покрикивали извозчики, несколько худых кляч устало тащили трамвайные вагончики, толпа мужиков, громко сквернословя, торговалась за мешок зерна, бодро прошагал строй юных кадетов – обычная городская жизнь. Никто из них не замечал ни Сергия, ни Посланца.

– Неужто они не видят нас? – спросил священник

– Это люди и мир их, которого не станет. И их самих не станет. Превратятся они в других, слова милосердного не знающих. Видишь этого ребенка?

Сергий посмотрел на бедно одетого мальчика, пытавшегося скатиться по льду замерзшей лужицы, но у него это плохо выходило – старые башмаки не хотели скользить, но он упрямо продолжал свои попытки.

– На его дланях кровь пяти ангелов. Гляди!

Посланник махнул рукавом, и они оказались в комнате. Пустые стены были изрешечены выстрелами и залиты кровью, на полу лежало несколько человеческих тел. Бледные, застывшие, искаженные предсмертной мукой лица глядели на Сергия, заставляя содрогнуться. По комнате деловито прохаживался молодой мужчина. Он то и дело наклонялся к убитым, словно ища что-то или прислушиваясь к их дыханию. В правой руке мужчина хищно сжимал наган, готовый в любой момент выпустить еще одного смертельного червя в агонизирующее тело жертвы. Приглядевшись, Сергий увидел, что убитым не более двенадцати тринадцати лет.

– Упокой, Господи, души их, – прошептал он крестясь.

– Теперь у них иной «Бог», – странник указал на грязноватую красную ткань на стене, на которой вызывающе белело: ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМЪ! – Пустая душа без сострадания и жалости. Палачи праведников.

Свет от лица Посланника усилился и теперь слегка обжигал лицо святого старца. Тот снова махнул рукавом и гул, лязг, скрежет и крики перекрыли слух. В клубах дыма вырисовывались какие-то адские силуэты машин, огонь то и дело прорезал небеса, отовсюду бежали люди, стреляя и выкрикивая проклятия. Солдат с закопченным дымом лицом носился по полю брани и безумно кричал: «Halten Sie Ihnen!, Halten Sie Ihnen!«*. В пропахшем кровью пекле были неразличимы лица друзей и врагов. Все смешалось: добро, зло, жалость. Спасение, душа, жестокость, убийство, страх, безумие, восторг и смерть— все превратилось в одну адскую силу, несшую этот безбожный, брошенный на поругание мир в пучину небытия.

– И разверзнется ад на земле, и сотворятся грехи доселе невиданные, и будет битва великая, когда сойдутся два страшных порождения Сатаны, и исчезнут души.

Сергий не заметил, что повторяет слова Посланника, как будто тот бессознательно вложил их в его уста, но уже понимал, что уже не забудет это страшное заклинание никогда, что на плечи его, несущего слово божие, ложится тяжкий груз пророка грядущих битв.

– А где? Где рождение Нового Дня? Покажи мне спасение! – выкрикнул священник.

Посланник взмахнул рукавами своего одеяния, словно собираясь взлететь, и все исчезло. Белесое предрождественское утро снова воцарилось вокруг, властно захватывая одинокую пустую степь.

– Ты сам найдешь его, святой человек. Своими богоугодными делами ты приблизишь его наступление. Иди, неси в мир свое знание, предостерегай об опасности творения злого. И быть может, откликнется Человечество на призыв Господень и виденное тобою не обретет реальности, а если обретет, то пожалей недостойных и протяни длань страждущим, ибо Господь твой велит прощать грехи и вознаграждать благодетель.

ЗВЕЗДА ДАВИДА

Мрачное сизое небо нависло над колючей проволокой. Хмурый день приближался к концу и уже подретушировал темной дымкой унылые сугробы на ровной площадке позади ограждения. Под ногами слышался твердый хруст снега. Мальчик поежился и попытался плотнее натянуть на уши тканую тюбетейку. Сделал он это так, чтобы никто из стоящих впереди людей не видел. Он хорошо знал, что бывает за такие «провинности». Безуспешно. Крохотная потертая шапчонка была слишком мала и не защищала от мороза, который подбирался, по крайней мере, к десятиградусной отметке, а то и ниже. Все также осторожно он потер друг о друга худенькие посиневшие руки и вытянулся снова, как на плацу. Ах, с какой бы радостью он прижал замерзшие, почти потерявшие чувствительность конечности к телу! Но, увы, об этом приходилось только мечтать. Злобный оскал овчарки, выглядывавший из-за мозолистой руки Моисея, предупреждал об опасности. При всем при том Давид был даже доволен. На вечернем построении ему удалось спрятаться за широкую спину Моисея, что делало его, тринадцатилетнего щуплого подростка, практически незаметным. Много хуже было тем, кто стоял, так сказать, на передовой, на виду у охранников. Их оказалось много. В этом строю. По крайней мере, сотня. Застывший от холода и страха полосатый человеческий прямоугольник. Сотня сердец билась сейчас в одном ритме, ритме страха. На мгновение Давид опустил веки и представил, как тепло блаженно разливается по изможденному телу. Есть уже не хотелось, и это стало большим облегчением. Он жил в лагере давно, полгода, а может и больше. Время для него растянулось, расплылось в бесконечности каторжных дней и промозглых ночей, но пока еще удавалось сохранить ясный ум.