Игорь Карпусь - Уроки без перемен. Книга жизни

Сестра бабушки Агафья вышла замуж за крестьянина дер. Чумановка Василия Ефимовича Каплюченко и умерла от первых родов. Сына Василия от второго брака, безрукого фронтовика Ивана Каплюченко, я хорошо знал. Он работал совхозным управляющим и в 80-е годы посещал мои политзанятия в Чумановке. Его вдова, Валентина Егоровна Каплюченко, 45 лет вела сельскую школу, она провожала в последний путь мою мать (ум. в 2010 г.)

Брат бабушки, Григорий Иванович Хандин, был мобилизован на бесславную японскую войну и под Мукденом получил ранение в ногу. На фотографии с характерным коричневатым оттенком, сделанной в госпитале, он лежит с тростью подле молодых сестёр милосердия и внимательно смотрит в объектив истории. Через 10 лет Григорий Хандин воевал на другой войне, германской, а его жена и двое детей получали в 1917 г., по постановлению Временного правительства, продовольственное пособие. Ежемесячно волостной старшина, а затем председатель волостного комитета, расписывался в раздаточной ведомости за неграмотную Ирину и выдавал ей денежный паёк в 9 рублей 88 копеек 5 5 ИАОО, ф.20, оп.1, ед. хр. 90 . Бабушка, как незаконная жена, не имела права на пособие и поднимала сына одна. Свекровь Татьяна Семёновна умерла рано, не дожив до 50, во время войны заболел и скончался Андрей Афанасьевич.

Григорий Хандин в полевом госпитале (1-й ряд, 2-й спр.)

Маньчжурия, 1905

Мобилизованный на мировую, дед служил в самокатном батальоне. В 1917 г. он находился в Петрограде и был захвачен вихрем революции: участвовал в демонстрациях, слушал выступления Ленина и его соратников. В Крутинку дед вернулся большевиком и влился в местную большевистскую группу. Приход колчаковцев мужики встретили враждебно, они не собирались идти на фронт и проливать кровь в братоубийственной войне. Массовые порки и расстрелы, повальные обыски и грабежи ещё больше озлобили сибиряков. В доме деда хранились в тайнике ружья и револьверы, а сам он уговаривал односельчан саботировать распоряжения властей и уклоняться от мобилизации. Осенью 1919г. на постое у Кутузовых жил солдат из карательного отряда, присланного омскими властями. Тогда Колчак объявил мобилизацию 22-х возрастов от 18 до 43 лет, и в Тюкалинском уезде намечалось призвать до 20 тыс. человек, чтобы пополнить белые части и остановить наступление Красной армии.

Постоялец Ванька, прозванный Палачом за лютый нрав, был дюжий толстогубый мужик с юркими глазами, от его прелых портянок несло такой вонью, что бабка на второй же день подарила ему кусок чистого полотна. Ванька быстро освоился в кутузовской избе. Он подбрасывал на руках годовалую Наташу и признавался бабуле, что шибко скучает по своим малышам. Без всякого смущения солдат хватал из чугунка картошку, отпивал из кринок молоко, а перед уходом на службу совал в карман ломоть хлеба. Бабуля только морщилась от такого нахальства, а дед хмурился и успокаивал: «Чёрт с ним, пускай жрёт напоследок. Недолго им осталось командовать». К хозяину Ванька был настроен миролюбиво, но однажды спросил, почему он не торопится на призывной участок. Дед не стал хитрить: «Я своё при царе отслужил. А вот ты кому служишь?» Солдат заученно гаркнул: «Законному Верховному правителю России. И ты, Андреич, обязан исполнять его приказы». Дед не сдержался и принял вызов: «Ну, какой он Верховный… Самозванец. Смотри, Ванька, не прогадай, одумайся, пока не поздно, с кем тебе воевать». Солдат ничего не сказал, затянул ремень потуже и вышел из избы. А ночью Петра Андреевича арестовали по доносу и посадили в каталажку – крутинскую тюрьму. Не избежать бы ему пули на сельском кладбище, да товарищи подпоили охрану и выпустили заключённых на свободу. Объявленная на сентябрь мобилизация мужского населения в Тюкалинском уезде была сорвана: тысячи призывников скрылись и ушли в леса партизанить.

Дед свято верил в Ленина и Советскую власть – «самую правильную для трудового народа». В горнице висел на видном месте большой портрет Ильича в добротной самодельной раме, а под ним – альбом вождей Октябрьской революции. Отец часто листал альбом и объяснял детям: «Это Лев Давидович Троцкий, а это – Анатолий Васильевич Луначарский…» Нередко он устраивал экзамен, и мать, как правило, безошибочно называла имена на портретах. Прямой и бесстрашный, Петр Андреевич болезненно воспринимал любые злоупотребления, чванство, произвол местных коммунистов и открыто их критиковал, а на партийных собраниях при исполнении «Интернационала» вызывающе пел: «Кто был ничем, тот стал никем».