Эндрю Лапкин - На стеклах закрытых дверей

А теперь сводка криминальной хроники за прошедшие сутки: радикально настроенная группировка «Гелиос внутри нас» нанесла очередной удар – двое молодых людей подожгли четверых прохожих, а затем подвергли себя самосожжению. Совершая это дерзкое нападение, преступники вели интернет-трансляцию. Перед тем, как убить себя молодые люди заявили, что совершают этот поступок во имя Гелиоса Всемогущего. Это уже третье подобное нападение на мирных граждан с тех пор, как при проведении спецоперации, полиция ворвалась в церковь радикалов. Тем самым было нарушено хрупкое перемирие между правительством и данной группировкой…

Тр-р-р-бам! – донеслось с кухни. Холодильник напомнил Тому о том, что тоже страдает от жары и вот-вот загнется. Поднявшись на ноги, он подошел к окну и открыл жалюзи. Острым лезвием солнечный лучик полоснул его прямо по глазам. Щурясь от солнца, Томас пытался рассмотреть город, который вот уже тринадцать лет не видел ночи. Постепенно привыкая к яркому свету, ему удалось сфокусировать взгляд на простиравшуюся вдаль городскую улицу.

Облизав потрескавшиеся сухие губы, он, преклонив голову, опустился на колени и развел руки в стороны, имитируя крылья ангела, готовящегося воспарить.

– Что ты пытаешься мне сказать, Всемогущий? Что означает этот сон? – кудрявые пряди слегка тряслись, пока он продолжал едва слышно бормотать. – Ты хочешь меня предостеречь или наказать за уже совершенные ошибки?

Томас поднял голову и посмотрел на Солнце, а потом провел взглядом по городу: из-за царившей жары он был похож на мираж – все его дальние уголки представляли собой нежные мазки коричневой и серой краски, изредка с вкраплениями темно-красного.

– Я не понимаю. Не понимаю! – он приподнялся и уперся руками в подоконник. – За что ты изводишь нас? Чем мы тебя так прогневали? – Том треснул рукой по стеклу и почти прорычал. – Чего ты молчишь?!

Отдышавшись, он прошел на кухню, распинывая по дороге грязные носки и майки, которые он планировал забросить в стиральную машинку еще пару дней назад. Рывком открыв дверцу холодильника, Томми с яростью схватил кувшин с водой, а потом принялся наполнять по очереди три стакана, которые стояли в ряд на столе. Первый он осушил, даже не моргнув.

– А теперь? Что ты на это скажешь?! Нет? – он поднял второй стакан и выпил его, но уже с меньшим усердием.

– Всемогу-у-щи-и-й? А-у-у! Вы где? – Томми приставил руку к уху. – Вы меня слышите? Если да, то отзовитесь! Потому что я Вас не слышу!

В руках Томпсона был третий стакан, он снова вернулся к окну, где минуту назад смотрел на тающий город. На улицах копошились люди-точки, игрушечные машины пытались как-то лавировать в огромном потоке, а Гелиос всё молчал.

– Знаешь, наверное, я погорячился, – Томпсон расхохотался. – Мне нужно остудить свой пыл. Нет, нет! НАМ всем нужно остудить свой пыл! – он поднял стакан с водой до уровня глаз, чтобы, как ему казалось, он был на одном уровне с солнцем.

Покрытое капельками прозрачное стекло слегка сверкало, напоминая глаза Гелиоса во сне. Томми стал медленно переворачивать стакан, создавая тоненькую струю воды.

– П-ш-ш-ш, – тихо шипел он, расплывшись в улыбке, – п-ш-ш-ш. Уходи, чертова жара…

Солнце как-то неестественно блеснуло и что-то обожгло ладонь. Томми одернул руку, и стакан вдребезги разбился. Весь пол был теперь устлан десятками крохотных осколков.

Прижав ладонь к себе, он снова смотрел на солнце, вот только улыбки на лице Томаса Томпсона больше не было.

Эти огромные горящие глаза, как две пылающие планеты, смотрят на меня. Только на меня! Взмах Его рук и все вокруг остолбенели. Пронзающие взгляды прохожих тоже на мне, и гул нарастающего шепота без остановки:

– Гелиос, Гелиос, Гелиос, Гелиос…

– Гелиос, Амрра, Гелиос…

– Бррии, Амира, Гелиос, Гелиос, Амиррааа…

Их хлопающие губы краснеют и раздуваются, а белые, наполненные пустотой, глаза медленно вытекают из глазниц.

Мой разум приказывает мне бежать, но что-то так и тянет меня наверх, к Нему. Потому что ему нужен Я! Металлические цилиндры из его рук снова посыпались вниз, разнося вокруг чуму, от которой все вокруг плавятся, как свечи. В моей груди начинается пожар и мне уже тяжело дышать, но я все равно иду к Гелиосу. Ибо Он и есть смысл! Он и есть правосудие! Он есть истина!

Проснувшись, Томми свернулся улиткой на мокрой от пота простыне, и жадно искал ртом воздух в своей комнатушке, которая сейчас сжалась до размеров спичечной коробки. Нахватав несколько сгустков сухой смеси кислорода и азота, Томпсон вылез из своего воображаемого кокона и уставился в потолок.