Сергей Терещук - Мальчик и море. Непридуманные истории

– Только матери не говори!

– Хорошо! – ответил я и побежал на улицу, прижимая к груди обеими руками мокрый дрожащий комочек.

Найдя самое солнечное место на площадке, положил котенка и стал с замиранием сердца смотреть на него. Он очень скоро начал проявлять признаки жизни. Замяукал и встал на тоненькие лапки. Его надо было срочно накормить. Я стал оглядываться по сторонам в поисках еды и тут увидел отца, выходящего из подъезда. Он шёл ко мне, держа что-то в руках и странно шагая, словно был сделан из тонкого хрусталя. Когда он приблизился, я понял, что нес мой отец – блюдце, до краев наполненное молоком.

– Дай ему поесть…

Папа присел рядом на корточки и поставил перед котенком белое озерцо. Хвостатая мелочь погрузила свою мордашку в молоко и жадно заработала язычком.

– Колбаса вот ещё…

Из кармана было извлечено колбасное изделие из ливера, завернутое в салфетку. Как только отец положил колбасу рядом с блюдцем, котёнок тут же забыл о молоке и набросился на ливер, смешно порыкивая при каждом укусе.

– Не сдох бы только от обжорства… Не засиживайся тут долго. Скоро ужин.

Он потрепал меня по загривку и, как большой лев, пошёл домой. И это тоже был мой папа! Папа, не любивший кошек.

Я частенько таскал с улицы всякую живность. Родители других ребят ее выбрасывали, а я в дом тащил. То черепаху с треснутым панцирем, то ёжика почти облысевшего, то голубя со сломанным крылом… всего и не вспомню. Все это, конечно, или выхаживалось и отпускалось, или хоронилось под балконом. Я как-то приволок кошку со сломанным кончиком хвоста. Такую коричнево-дымчатую с голубыми глазами. Мне жалко стало ее.

– Мама, ей надо хвостик полечить!

– Сынок, это порода такая.

Откуда же я знал, что это сиамская… Папы дома ещё не было. И мама сказала:

– Вот как отец решит, так и будет. Ты же знаешь, как он к кошкам относится.

Я мигом назвал кошку Марысей… не Марусей, не Марией, а именно, хрен знает почему, Марысей, и сел с ней в обнимку на диван, ждать папу с работы. Долго ждать не пришлось. Открылась дверь, папа вошёл в коридор и сразу же чихнул два раза.

– Таааак! – протянул он, что не предполагало ничего хорошего.

Кошка, все это время мирно спавшая рядом со мной, тут же проснулась, стекла с дивана, выгнула дугой спину, потом вытянулась струной, присев на задние лапы, и всё это на виду у потерявшего, от такой наглости, дар речи отца. Заурчала всеми своими моторчиками и, подойдя к папе, стала тереться о его ноги. О ноги вожака стаи. Мама вышла из кухни с немым вопросом – Почему воцарилась тишина? Отец какое-то время молчал, глядя на этот подхалимаж, и вынес вердикт:

– Вот зараза! Ладно, оставайся, раз ты такая…

Марыся тут же прекратила урчать и королевой отправилась на кухню к своей миске. Вожак дал согласие.

К тринадцати годам я вытянулся ещё больше и, может быть, из-за этого уже не казался таким уж толстым, но все равно был крупнее моих сверстников. Особенно потешался надо мной наш сосед по лестничной клетке, слева. Чем он зарабатывал на жизнь, мы не знали, но его жена была вечно беременная большая женщина, а он всегда в джинсах «Вранглер», которые стоили, как зарплата среднего инженера, и на мотоцикле «Ява», что тоже было зачетно! Еще у них был «Запорожец» от дедушки, но этот чихающий и ревущий кандидат на свалку скорее был позором семьи, в котором хранили всякий хлам, хотя иногда его использовали по назначению. Сосед, Тофик, так его звали, был меломаном и имел дома по тем временам акустическую систему, какую можно было увидеть только по телевизору в доме у какого-нибудь загнивающего капиталиста. Бобинный магнитофон Hi-end класса, проигрыватель пластинок (мама дорогая) «Панасоник», усилок, отрада моих снов ЭКВАЛАЙЗЕР, от данного слова я покрывался мурашками, и четыре, в метр высотой, колонки. Как же все это мигало, крутилось и звучало!!! А ещё светомузыка на всю стену. Не хочу ничего, пустите к Тофику! И все это чудо техники размещалось в отдельной комнате хрущевской пятиэтажки. В другой комнате жила его семья. Он, беременная жена, два сына двух и пяти лет, дочь семи лет и брат хиппи, обитающий на кухне. Тофик снабжал меня фирменными пластинками по три рубля штука и давал возможность перезаписать модные группы на магнитофонную плёнку за чай с арахисовым тортом по рубль тридцать. Торгаш был Тофик. А ещё у них была дача. На берегу Каспия, в Мардакянах. Ага, в тех самых, где Есенин написал свой цикл стихов, думая, что он в Персии. А дача находилась в получасе ходьбы от музея поэта. И двадцати минутах от моря. Шла первая неделя каникул, все мои друзья разъехались по своим дачам, а у нас дачи не было, и я, изнывая от тоски, одиноко слонялся целыми днями по двору или валялся перед телевизором. Маме было жалко на меня смотреть. А тут к нам в гости зашла беременная жена Тофика, Татьяна. Женщины пошептались на кухне, а после ухода соседки мама вошла в мою комнату и сообщила: