Михаил Чурин - Истинным курсом (сборник)

– Петр, ты пойми, нет таких людей, которые бы не укачивались. Главное, себя перебороть, не раскисать. Отвлечься. Для этого самое лучшее средство – работа. Учись студент, сейчас боцман тебе даст задание. На свежем воздухе будет легче, – затем обратился к боцману: «Иванович, я правильно говорю?»

– Сергей Дмитриевич, сущую правду говорите. Лучшее средство от укачивания – это работа на свежем воздухе. А с работой у нас задержки не будет. Сейчас напарника пришлю – матроса Рыбкина, он подскажет, что надо делать. Старший помощник после разговора на юте прошел к себе в каюту: «Опять молодняк прислали, и опять всех заново учить надо. Хотя в этот раз пока и не очень сильно качает. Боцман правильно сказал – обычная рабочая погода». Сергей Дмитриевич снял теплую куртку и повесил на крючок вешалки у входной двери каюты, его взгляд невольно задержался на фотографии, закрепленной на противоположной переборке каюты. Из деревянной рамки на старпома смотрел его старый друг по студенчеству. В прошлом рейсе судьба неожиданно свела их вместе. Теплоход, на котором Славка работал также старпомом, в самый последний момент перед их отходом поставили на соседний причал. Встреча была бурной, но очень короткой, и от этой встречи осталась, как большая память, эта фотография. И, видимо, из-за разговора, состоявшегося только что на юте, Сергей вдруг вспомнил их первую плавательскую практику на большом учебном судне, как они ночью выходили из Ленинграда. Как после прохождения морского канала и Кронштадта они разбрелись по своим койкам в большом кубрике практикантов, как с тревогой и большим любопытством изучали сами себя. С замиранием каждый думал, а как он будет переносить качку. На соседней койке Лешка, также из их группы, подвесил свои карманные часы на цепочке на гвоздик, торчащий из переборки. И эти часы вскоре начали раскачиваться – судно заправилось на выход в Финский залив. В иллюминаторах они не видели волн, но часы раскачивались все больше и больше, получая все большую амплитуду. А они прислушивались к своим ощущениям, нет ли первых признаков морской болезни. К великой радости Сергей не находил в себе никаких изменений, все было как обычно. В голове мелькнула провокационная мысль: «Может быть, он и не укачивается вообще. Может быть, он как английский писатель Джеймс Хэрриот, рассказывающий о животных и их владельцах, вообще не реагирует на качку». С этими мыслями они после напряженного рабочего дня вскоре все и уснули.

Утром на следующий день их разбудил дежурный по низам, курсант старшего курса мореходного училища: «Подъем, ребята. Сегодня будем оморячиваться. Подъем». Все повскакивали с коек и в этот момент, а он это помнит до сих пор, его вдруг потащило куда-то в сторону. Да, это была качка, пусть пока небольшая, но он сразу понял, что это была она. Она мешала одеваться. После утренних процедур появились и первые признаки укачивания: как говорят, голова была дурная, тело налилось тяжестью, к горлу начала подступать обычная тошнота, такая как при легком отравлении. Это было все же неожиданно и неприятно. «А что о нем подумают ребята, подумают, что он слабак, уже укачался» – было главной заботой на тот момент. Но за завтраком ситуация разъяснилась. Ребята хмуро сидели за их большим столом, вяло пережёвывая завтрак, а многие просто отказались от еды. Были высказаны различные причины, а реально она была одна: ребята начали укачиваться. Занятия в учебной аудитории проходили неинтересно, все мысли были об одном – скорее бы перерыв.

Тем временем судно вышло из Финского залива, изменило курс для следования в центральную часть Балтики. Качать стало значительно сильнее. Море покрылось белой пеной, стали просматриваться отдельные весьма крупные, как тогда они считали, волны. Приступы тошноты не позволяли заниматься чем-либо. Ребята, уже совершенно не стесняясь друг друга, просили у преподавателя разрешения выйти в коридор. Вот и он, уже не в силах усидеть в учебной аудитории, вышел из класса и побежал в курсантский гальюн (туалет). Гальюн располагался к кормовой части курсантского коридора палубой ниже, куда вел достаточно крутой и очень широкий трап. Открыв двери, он уже хотел спуститься в спасительное помещение. Внизу перед трапом стояли двое дежурных по этому специфическому объекту. Это были курсанты мореходки механической специальности, облаченные в заношенную рабочую форму второго срока. Они с интересом смотрели на очередного посетителя. Дежурные, как «мифические атланты», упирались на свои орудия труда – большие швабры, держа их вертикально вверх. Из нижнего помещения на Сергея обрушился устойчивый запах рвотных масс, он не смог больше себя сдерживать. Весь широкий крутой трап оросился недавним завтраком. «Ну вот, еще один не донес. Что, нельзя было, хотя бы, до палубы спустится? Только убрались» – начали возмущаться дневальные, но в их словах не чувствовалось раздражения. Скорей присутствовало участие и понимание. Тогда они с ребятами не понимали, почему этот объект приборок всегда доставался курсантам-механикам. Это распределение просто их устраивало, и они не задавали вопросов. Позднее это стало понятно: младших механиков, четвертого или третьего, в зависимости от штатного расписания судна, на флоте принято называть «начальниками канализации и пара», так как в их заведование всегда входят судовые системы сточно-фекальных вод и отопления. Таким образом, этот объект всегда доставался курсантам механических специальностей – пусть привыкают.