Рамиз Аббаслы - Песня слепого

Вся деревня разрушена. Кладбище и мечеть тоже разрушены. Когда-то цветущая и красивая деревня превращена в огромное кладбище. В долине реки поселились демоны и дьяволы. Там по ночам бродят призраки. Везде и всюду царит гробовая тишина. Но временами слышен какой-то отвратительный звук – демоны и дьяволы о чем-то говорят между собой. Это так подло и так ужасно, что земля страшно содрогается, мертвые силятся перевернуться в своих гробах. Внизу, в чаще леса разрушенных домов, в самом центре обширной разрухи, опустив голову, стоит неподвижно, как статуя, беднейший человек мира; затаив дыхание, он слушает песню слепого:

Майор однажды похвалил нас. Cказал, что мы хорошо поем. Нам было очень приятно, и мы старались петь еще лучше. Нашими слушателями же были солдаты и офицеры полка. Но это не все. Кроме всякого рода зданий, на территории полка были еще одноэтажные финские дома с небольшими земельными участками. Пройдя дорогу между рядами этих домов, мы видели там белокурых молодых женщин в небрежно застегнутых легких халатах, при виде которых наши молодые сердца смутно волновались; там же, в тени деревьев, резвились дети, – это были семьи офицеров. Значит, когда мы пели, нас слушали не только солдаты и офицеры, но и эти молодые женщины и их дети.

Мы не были певцами. Мы были студентами, но не учились в консерватории; мы учились в университете. Сейчас университетов стало больше; практически все высшие учебные заведения называются университетами. А в то время в Азербайджане был всего один университет. И мы гордились тем, что учимся именно в этом единственном университете. Кроме всяких кафедр, у нас еще была военная кафедра. Начиная со второго курса в течение трех лет нас, студентов-парней, учили военному делу. По окончании четвертого курса, сдав экзамен, мы получали звания лейтенанта и стали офицерами запаса.

Вот, наконец-то, и мы окончили четвертый курс, сдавали экзамены. А надо было сдавать еще один – последний экзамен. Но сдавать его было не так-то просто, это была целая история. Чтобы сдавать экзамен по военному делу, студентов забрали в какую-то военную часть; ребята там два месяца жили в солдатских казармах, бесплатно питались в солдатской столовой, повторяли весь пройденный материал, стреляли из пистолетов, автоматов, пулеметов, участвовали в мнимой атаке позиций вероятного противника, совершали длинный марш-бросок, а в самом конце сдавали экзамен.

Студентов нескольких факультетов, в том числе и нас, ребят с химфака, забрали в Нахичевань. Там, в селе Киврак, недалеко от советско-иранской границы, расквартировался советский полк. Чтобы попасть туда мы долго, почти сутки, ехали на поезде. В общем вагоне, куда нас запихали, было жарко, отвратительно душно и очень тесно; народу было так много, что даже найти место, чтобы посидеть, было невозможно. Я с одним из моих товарищей по факультету в поисках свободного места долго крутился. Но, увы, все места были заняты. Мы уныло стояли и ждали: может быть, кто-то встанет, и освободится место для нас. Наконец, сбылась наша мечта, но не полностью: освободилось только одно место, и мой товарищ быстро сел туда. Через некоторое время он ухитрялся каким-то образом найти место и для меня рядом с собой. До этого дня я его не очень-то хорошо знал, потому что он, как оставшийся на втором курсе, присоединился к нам позже. А к таким людям, как правило, относились не очень-то уважительно, считая их чуть ли второсортными. А он, мой товарищ, оказывается, очень хороший парень и в этой трудной поездке меня опекал, как заботливый старший брат. Я стал его уважать, ценить и за период двухмесячных сборов больше всех с ним общался; мы часто сидели за шахматной доской и, отключаясь от пустой болтовни, молча играли в шахматы. Между прочим, ежедневные тренировки дали свои положительные результаты: в начале сборов я понял, что почти все ребята играют лучше меня, а в конце же я стал выигрывать всех, за исключением одного, который был не самоучкой, как мы; в детстве он шахматами занимался профессионально и даже стал чемпионом среди школьников своего района.

Напротив нас на высоте примерно двух с половиной метров, на третьем ярусе вагона, спал один студент. А мы все, сидящие и стоящие на ногах, завидовали этому счастливчику. А тот спокойно спал себе как ни в чем не бывало. Так продолжалось до двух часов ночи. Вдруг среди ночи счастливчик зашевелился, проснулся, повернулся, открыл свои глаза и стал с вершины своего благополучия смотреть на нас тупым и сонным взглядом. Я его не знал. Вообще-то, как ни странно, кроме своих товарищей по факультету, остальных студентов я не знал, как будто эти четыре года мы учились не в одном, а в разных учебных заведениях. Счастливчик приподнялся, повернулся в обратную сторону, спустился вниз и пошел в сторону туалета. Еле пробираясь в тесном вагоне, он шел и шел, а я смотрел ему вслед. Наконец, он дошел до туалета, встал в очередь. А в очереди было приблизительно семь-восемь человек. Значит, он не скоро вернется, а это заветное место будет свободным примерно 25—30 минут, – так подумав, я посмотрел наверх. Мой товарищ тоже смотрел наверх и, сказав: «Я займу это место», быстро поднялся со своего места.