– Или ты молодым не был, или и тебе не хотелось сокровище найти? Чтоб всё сразу было и чтоб силы при тебе остались.
– Да ведь так не бывает на этом свете. Искушение это, а боле ничего. Поманит и самого тебя об тебя же и хлопнет, как об отражение в зеркале.
– Ну а, может, там зверь лесной лютый живёт, что вот такими отчаявшимися людьми питается? Поэтому их никто больше не встречает? Как думаешь, дед?
Дед молчал.
– Дед, а Золотой ручей – это не тот ли, что у Забавиных болот начинается? Не молчи, дед. Не у тебя, так у других спрошу.
– Так ведь не скажет никто, милок. Никто не скажет, пока ты не отчаешься.
– Ладно, хранитель ты эдакий. Ну, можешь хотя бы рассказать, остались ли в селе семьи, из которых люди ушли на ту гору?
– Вот это можно. Сейчас дойдём до шалаша, присядем у костра вечерять, я так и быть расскажу, что все знают, как не скрывай.
Дед вздохнул и не спеша начал рассказывать: – Видел домишко возле озерца? Там, где забор новый. Ну вот, раньше в том доме жила семья. Отчим, мать да две дочери. И уж дюже отчим падчериц невзлюбил, материл всяко, работать сверх меры заставлял, что одна из них заболела и померла – изробилась раньше времени. А вторая от отчаяния пошла к камню, что остался от дома старца, что у Золотого ручья жил, да в путь на Царскую гору отправлял. Проспала там неделю. Тихая такая вернулась в ноги отчиму и матери поклонилась, прощения попросила, на могилке у сестры поплакала и вернулась назад. Да боле её никто и не видел.
Или вот дом каменный у мельницы стоит, видел? Так там, при моём отце, семья жила. Муж работящий, не пьющий, не гулящий. Каждую заработанную копеечку в дом нёс, а жена и тёща его пилят и пилят, и всё им мало, и всё не довольны. Как сказал, что сделал, куда пошёл – всё не так, и всё грубо с ним, не ласково. Что дома, что на людях. Он терпел, пока младшей дочери семь годков не исполнилось, собрался и молча ушёл к камню у Золотого ручья. Его бабы месяц голосили по всему селу, что мол, сгинул мужик, может, утонул, может, зверь порвал в лесу. А он возьми, да явись к Рождеству. Вошёл в избу, когда все за праздничным столом сидели. Поклонился им в ноги и прощения просить стал. Они в ответ разорались. Он подождал, пока замолчат, и вышел за дверь. По селу рассказывали, что ещё к кузнецу заходил долг вернул, и к пасечнику прощения просить зашёл, а ещё у кого был – не знают или не говорят.
Ну и последнее расскажу. Дом такой с одним окном наперёд видел у начала дороги? Строил его солдатик один. Вернулся со службы с молодой женой. В доме у него мать старая жила. Замуж поздненько вышла, муж долго не пожил, помер через три годка, сама сына поднимала, как могла. И что же. Стали вместе жить. Сноха то городская, ничего в деревенском быте не смыслит. Свекровь ну её учить, а та в слёзы, и всё мужу жалуется, мол, не ко двору пришлась. Сын мать предупредил, потом пригрозил, а потом до греха дошёл – ударил, да и из дому выгнал. Перебивалась она тем, что Бог пошлёт. Спала у людей на сеновалах. А только зазимок – ушла к камню. Вернулась оттуда к Пасхе к сыну в дом. Встала на колени, расплакалась, прощения просит. Сын её выгнал и дверью хлопнул вслед. Потом она так в каждый дом заходила, бухнется на коленки, и пока не выведут, всё плачет, всё прощения просит. Только солнышко на закат склоняться стало – она по ручью, в лес, и к камню. Один мальчонка рассказывал, что проводил её до камушка, а дальше домой сбёг, испугался в засаде сидеть в сумерках.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.