Валентин Пампура - Небольшие истории

– Я бы сейчас, выпил, да покушал. Да так покушал, что бы в животе ангелы запели.

– Да, хорошо бы сейчас червячка заморить. Картошечки жаренной с мяском.

– И ещё бы туда грибочков так это с лучком покрошить. Что б это, взял его на вилочку, а он такой аромат издаёт, что мама не горюй.

– А если ещё туда сметанки домашней.

– И всё это на сальце поджарить, так потихоньку, на малом огне, что б румянилась.

– Господи да под водочку, под холодненькую.

– Да огурчиком её родимую солёным. Хрум, хрум, хрум. Ой, ё…

– А если ещё авокадо…

– Какой ещё авокадо?

– Ну, это, зелёный такой мягонький.

– При чём тут авокадо. У нас картошка, жаренная с грибами. Куда авокадо.

– Ну, я это, люблю авокадо.

– Ну и люби, чего ж его в картошку с салом пихать.

– Я, это так просто, не к картошке было сказано.

– Что просто? Ты понимаешь, что весь аппетит мне испортил своим авокадо.

– Так, я это, я думал.

– Меньше бы ты думал, работай, давай. До обеда ещё час.

– Давай, поднажми, ещё чуть, чуть, аккуратнее, не попорть – Четверо грузчиков поднимали по лестнице пианино. Пианино было старое и не влезало в лифт. Они несли его по лестнице, останавливаясь на небольшие перекуры.

– Я когда ещё пацаном был, меня на музыку отдали, шесть лет по классу фортепьяно отучился. Потом в училище три года. Пока не бросил. С тех пор терпеть не могу музыку.

– Держи ровней, не расслабляйся. Как сейчас помню…

– Ну, ну, не вали. Ровней держи.

– Так вот, вся ребятня во дворе гуляет, а я сижу за пианино и гаммы долблю. Как же они мне тогда осточертели. Верите до сих пор сняться.

– Стоп, какой этаж?

– Четвёртый.

– Сколько ещё?

– На восьмой нам.

– Япона мать. Не могли скрипку купить. На восьмом то этаже.

– Так вот сниться мне, что я стою, а у меня под ногами клавишы. Белые и чёрные. И только я делаю шаг, а они звучат. И ведь какая штука. Я шагаю, а из-под ног, гаммы вылетают. Вылетают, это значит, и вьются вокруг меня. Я бежать, а они за мной. И не скрыться мне от них никуда. Верите, просыпался в холодном поту. Так меня эта музыка достала.

– Сколько ещё?

– Два пролёта.

– Так вот столько лет меня эта музыка мучила. А теперь ещё и наверх её тащи.

– Да, судьба.

– Шабаш. Звони.

Они звонят в дверь. Но никто не спешит открывать.

– Может, нет никого?

– Может, и нет.

– Так, ты значит у нас пианист?

– Паганини.

– Давай покажи нам, что можешь.

– Да я уже и забыл всё.

– Ладно, не ломайся, давай.

– Ну не знаю – Он открыл крышку. Чёрно-белые клавиши, разложенные в строгом порядке, смотрели на него.

– Ну… – Тонкие пальцы коснулись клавиш, и они задвигались, заполняя подъезд переливами. Он касался клавиш, а пальцы, словно проснувшись от глубокой спячки, летали над клавишами, и счастье наполняло его. Поднимая всё выше и выше, туда, где живёт сама музыка. Это продолжалось до тех пор, пока он не остановился. Тогда музыка смолкла и он заплакал. Он плакал тихо, закрыв лицо руками, и только плечи вздрагивали в такт его тихим, всхлипываниям.

Это было крепкое сочное зеленое яблоко. Когда зубы входят в его плоть сок вырывается наружу и устремляется по языку к небу. Кисло – сладкий, бодрящий, яркий как вспышка фейерверка на темном небе. Он захватывает и притягивает к себе как поцелуй женщины как глоток свежей ключевой воды в жаркий изнуряющий день. Упругая мякоть рассыпается во рту, заполняя его свежим прохладным соком заставляя все вкусовые рецепторы отдаваться безудержной страсти утопать в этой вакханалии вкусовой джазовой импровизации. И вот испытав первый восторг вдохновения, ты стремишься ощутить его, снова и снова, поднимаясь все выше, и выше, к вершине блаженства. К нирване вкусовых ощущений. Но вот яблоко постепенно тает в твоей руке. Последние вспышки гаснут, и страсть захватившая тебя утихает. Какое то время ты сидишь неподвижно, не понимая, что же с тобой произошло. И только слабый металлический привкус напоминает тебе о былой страсти.

Земля была мягкой и теплой. Лопата входила, легко выбрасывая на поверхность жирные распадающиеся комки. Солнце светило ярко весенние деревья сверкали маленькими липкими листочками. Ошалелые от весеннего солнца носились воробьи. Все жило, дышало и бурлило в это утро. Было приятно ощущать, как лопата входит в мягкий жирный чернозем, оголяя корни деревьев и красных извивающихся червей. Мы закончили работу и сели на зеленый ковер, сотканный из тонких и теплых травинок. Мы наслаждались весной солнцем и выполненной работой увенчанной большой черной кучей земли возле аккуратно вырытой ямы.