Сергей Динамов - Падая легкою тьмой

В недавнем прошлом сотрудник КГБ СССР, полковник запаса Петрушин слегка ошалел на новой должности от обилия денежных знаков, сорвался, неправильно поставил похмелье, что привело к периодичности, а впоследствии и к постоянству запойного употребления одиозных напитков. Утренний звонок Германа Станиславовича застал полковника в огромном кресле начальственного кабинета в тихом, но Безбожном переулке, где глава безопасности досиживал последние дни в связи с увольнением по причине этих самых одиозных. Состояние полковника Петрушина в данный момент характеризовалось как апатия, абсолютная отрешенность от мира внешнего и сконцентрированность на мире внутреннем, где ну никак не хотела приживаться не выверенная десятилетиями доза прозрачной жидкости, а ее утроенный вариант.

Продолжая чутко внимать информационным посылам нутра, полковник услышал незнакомый голос в трубке:

– Здравствуйте. Это Герман Станиславович. Хотел бы поговорить с вами о Павлове. Вы, надеюсь, поймете меня правильно. Это подлец, и от него необходимо избавиться. Что мы решим по этому вопросу?

Огромная масса слов. Строптивая непокорность в желудке. Трудности восприятия действительности в сочетании с неустойчивостью психики. И рождение выдоха ужаса:

– Седло вырву… тебе… Выезжаем…

Произнесенное абсолютно, казалось бы, беспочвенное, но столь явное покушение на тихое счастье Германа Станиславовича бросает в жар, заставляет медленно и аккуратно положить трубку, выстраивает в государственном разуме цепочку логических умозаключений, приводящую к неутешительному и пугающему: «Заодно!» Герман Станиславович срочно взводит охрану, вспоминает с ностальгической грустью уютный тихий кабинет в правом крыле Белого дома с видом на Москву – реку, учтивую покорность служащих и, мягко обратившись к селектору: «Татьяна Георгиевна, зайдите», устраивает ужасающий громом и молниями получасовой разнос, доводит до горючих слез в три ручья, на этом успокаивается, облегченно вздыхает и неспешно смешивает шесть частей тоника с одной джина, что-то тихо напевая.

Но. Вернемся в будущее.

…Дмитрий Васильевич нажимает клавишу дистанционника и… господин Бутягин приседает от неожиданности. Господин Бутягин шокирован видом клуба дыма, закрывающего подъезд дома напротив, звоном выбитых стекол и телами, распростертыми на асфальте.

Первым сообщил по телефону о жутком происшествии живой и здравствующий неверный после детального описания подробностей, охов и ахов, еще раз извинившись за развод и плохое поведение перед Герусей. Тот вымученно улыбался, голосом был весел и бодр, а завершив общение с милым, опорожнил сразу несколько бокалов, но все с теми же «один к шести». Держим марку!

Экран телевизора одиннадцатичасовым выпуском новостей усугубил ситуацию: чуть не ухлопали претендента на пост мэра господина Манцева; делу придана политическая окраска, к расследованию подключена ФСБ.

Сизый объявился в банке к полудню. Как постоянный и уважаемый был допущен к телу незамедлительно и шептал, захлебываясь слюной: «Герочка, он мне все неправильно объяснил. Он такой грубый. Фу».

В течение последовавших трех дней Дмитрий Васильевич имел, как говорят в Одессе, что послушать. Был хмур, сосредоточен и даже не огрызался, что не менее трогательно воздействовало на и без того взвинченную нервную систему господина Кедрова.

Затем наступил покой, исходившее с заднего сиденья тяжелое угрюмое молчание, пренебрежение ресторанами, ночными клубами и дальнобойными загородными гостями. Словом, депрессия. Лишь работа, работа, работа и конспиративная квартира в хрущебе у метро «Профсоюзная». Там Герман Станиславович отдавал себя (в поисках умиротворения и душевного баланса) рукам группы возлюбленных, часть которой поздним вечером просилась домой к женам, для чего и была приставлена к подъезду разъездная «Вольво» с неизменным Дмитрием Васильевичем – хранителем тайн двора (его? ее?) этого величества. Дмитрий Васильевич читал, пытался вздремнуть, бродил вокруг, приставая с предложением руки и сердца к девицам, с профессиональной быстротой реагировал на оживший динамик рации: «Завтра в 09:15. Вы свободны». И все чаще глядя на балконное окно четвертого этажа, прикидывал, убеждался, что получится, хотя и сложновато из – за хитросплетения рамы. В общем, купался в бредовой идее. Воображение рисовало полет ручной гранаты Ф–1 и впоследствии вылет стаи этих граждан с ха-а-а-рошим фейерверком.