Александр Чех - Русский плен. Невыдуманные истории

Антон Кабаков. Пустырь

Несколько лет на краю пустыря жил человек. Знавшие о нём гаражане поначалу называли его бомжом, – но какой же это был бомж? В землянке дедок прожил недолго. Где-то на детской площадке отделилась от своего основания сфера: решётка широт и меридианов из сваренных труб; он перекатил её на облюбованное место и обшил изнутри – картонными, снаружи – жестяными и алюминиевыми листами. Получилось двухметровое подобие осиного гнезда с окошечком и дверью, вполне защищавшее от дождя и ветра. Судя по трубе, внутри стояла буржуйка, так что в этом коконе можно было пережидать сильные морозы и даже готовить пищу – для умеренной погоды под навесом стояла другая печка. На дрова он разбирал деревянные ящики и складывал дощечки в аккуратную поленницу. Под черёмухой выкопал колодец. Сотки три-четыре окружил изгородью из кроватных спинок, арматурных прутьев и прочего хлама, с которым охотно срослись крапива и шиповник. В огороде же старик сажал картошку. И привечал собак, так что нередко там дремало два-три пса, таких же лохматых, как и он сам. Живой притягивал живое!

И потому исчезновение старичка я заметил не сразу. Сторож ближней автостоянки сказал, что по весне он умер. Ни разу я не поздоровался с ним, понятия не имел, как его зовут – но опечалился, будто тот был добрым знакомым…

А жизнь продолжалась. Однажды перед выходом на нужной остановке я вдруг услышал от кондукторши:

– На зорьке кто сходит?

На «Зорьке»? На какой «Зорьке»? Кинотеатр «Заря» находился в совсем другом месте! А неподалёку действительно был подобный, по которому именовалась и остановка… Как же он назывался? Ах, да речь же о Зорге , об улице Рихарда Зорге! Фамилия разведчика-антифашиста в устах молодой и едва ли эрудированной женщины, недавно попавшей на маршрут, ненароком превратилось в «Зорьку»… Жизнь, жизнь! Здесь она ещё идёт самотёком, просачиваясь сквозь сито порядков и правил, здесь бетон ещё не подчинил её себе, как в кварталах, где обретаемся мы…

Анатолий Иванович Мальцев был великим математиком, одним из крупнейших чистых математиков прошлого века. То, что по специфике своих научных интересов он не был связан с триумфами прикладной науки – с ядерными и аэрокосмическими исследованиями или чем-либо подобным – никак не умаляет значения его работ для развития математики и информатики. А его монументальное телосложение даже чисто внешне соответствовало роли основателя Сибирской алгебраической школы.

Прежде чем переехать в Новосибирский Академгородок, Анатолий Иванович, тогда ещё член-корреспондент АН СССР, работал в Иванове. К тому времени относится небольшая история, которую я услышал от профессора Валерия Матвеевича Копытова, а он – от её непосредственного участника, Асана Дабсовича Тайманова, академика Казахской Академии наук, а в ту пору – сотрудника мальцевского логического семинара.

Будучи страстным охотником и рыбаком, Анатолий Иванович не упускал случая и просто побродить по окрестностям Иванова. Однажды они отправились на прогулку вместе с Таймановым, увлеклись обсуждением логических проблем и, в конце концов, засиделись у костерка на берегу одного из несчётных озёр. Времени прошло немало, вечер был не за горами, и Асан Дабсович заметил:

– Анатолий Иванович, наверное, пора возвращаться? Я уже и пить хочу…

Мальцев, не отвлекаясь от темы, кивнул на озеро:

– Так вот же!

Но Тайманов, подойдя к кромке берега, усмотрел за ней ряску, водоросли, водомерок, чьих-то личинок, чего полно в любом водоёме и что мало вяжется с представлением о питье… И отвечал в смущении:

– Да тут столько всякого плавает….

– Да-а? – Мальцев разулся, закатал штаны и, войдя в воду, зачерпнул её большущим ковшом своих ладоней. Поднеся всё, что в них угодило, к лицу, он произнёс:

– Асан Дабсович, это же всё – живое!

И с удовольствием выпил.

Самому мне уже не довелось увидеть Анатолия Ивановича. А вот Асана Дабсовича я встречал много раз и с радостью вспоминаю этого оригинальнейшего человека.

Верите ли, однажды я одолжил ему – академику! – деньги. Повод прост. Мы встретились в книжном магазине торгового центра; он увидел в продаже свежевышедший сборник Анри Пуанкаре «О науке» и подосадовал об оставленном дома кошельке. А статьи Пуанкаре вызывали острый читательский зуд. И, заметив знакомое лицо, он сказал: