Наталья Берязева - Дурочка Надька. Про меня. Про вас. Про нас

Я тороплюсь в кино. Я не в сапогах, а в туфлях. Перекресток и кончается тротуар, а впереди только грязь и лужи. Метров десять не менее, которые не обойти никак.

И появляется Надька, которая ниже меня на полголовы. Она в сапогах.

– Давай я тебя перенесу? Я бы дала тебе сапоги, но они тебе будут малы.

Надька говорит нечленораздельно, но ее можно понять. Да и мы все привыкли к ее мычащей речи.

Я стою у лужи и сомневаюсь.

Надька меня ниже. Но на вид крепкая. Она такая, как прямоугольник. То есть должна выдержать.

Она предлагает мне ухватиться за шею, то есть сесть на закорки, а она будет меня поддерживать.

Так и сделали.

Первые три метра, Надька кряхтит, но тащит.

Ей очень тяжело. Я это чувствую.

Еще три метра.

Ну еще чуть-чуть.

Надька падает на краю лужи, но меня успевает поставить на сухое место.

Я только чуть-чуть замаралась.

Надька же упала почти плашмя.

Пальто, руки, чулки, даже подбородок – все в грязи.

Но Надька довольна.

Она мычит: «Иди, я вымою все. Иди».

Я машу ей рукой, оглядываюсь и бегу в кино.

Потом мне расскажут, как орала в тот день Якшимбаиха, что Надька испортила одежду.

Что, мол, дура она и есть дура.

Я не знаю, где Якшимбаиха сейчас, где ее дочь Любка, а вот про Надьку знаю.

Не поверите, но она вышла замуж.

За сильно пьющего мужчину с двумя детьми.

Сама она не могла иметь детей, потому с радостью приняла чужих.

Когда она вошла в семью, девчонкам уже было 7 и 10 лет. Они росли без матери, но Надьку признавать не хотели.

Потому что дура и уродка.

Еще и мычит.

Надька, как всегда, не обижалась, а только мыла, стирала, убирала. С получки покупала девчонкам обновки, незаметно подкладывала самое вкусненькое.

Никогда и ни за что их не ругала.

Научилась заплетать косы, вязать мягкие кофточки и носки.

Через некоторое время, когда муж по привычке поднял на Надьку руку, девчонки встали на ее защиту.

«Не трогай маму!» – в голос заявили они.

«Сам можешь уходить, а ее не трогай. Она очень хорошая».

Детские души – они быстро понимают, где добро, а где зло.

А Надька по-настоящему была доброй.

Муж однажды не вернулся домой.

Пьяным попал под поезд.

Надька все сделала, как положено.

Похоронила с заботой и любовью.

И снова мыть, стирать, убирать, вязать.

Еще и в ремонт брала вещи. Кому подшить, подштопать – никому Надька не отказывала.

И девчонки всегда при ней.

Так незаметно и выросли.

Младшая заканчивала школу, старшая училась заочно в институте.

Сама приняла такое решение, чтобы не бросать маму с сестрой.

Девчонки выросли по-настоящему хорошими. И в учебе у них не ниже четверки, и дома полный порядок.

Помимо Надькиной зарплаты и подработок, еще держали кур, был и свой огород.

Жили не богато, но тепло и уютно.

На следующий год и другая девочка в институт поступила.

На очное.

Немного погодя старшая замуж засобиралась. И малыш родился. И снова Надька стирает, убирает, шьет, качает, баюкает.

Дочка диплом защищает.

И все идет своим чередом, незаметно и легко для девочек.

Стала Надька прихварывать, да все отмахивается. Мол, сразу нездоровая родилась. Чего уже? Сколько Бог даст и на том спасибо. И так жизнь ее балует.

Умерла неожиданно. Потянулась за чашкой в буфете, ей все несподручно было, маленькая потому что, неожиданно охнула и присела.

И больше не поднялась. Потом врачи сказали, что какой-то тромб оторвался. И все.

Про Надьку и ее жизнь я узнала случайно.

Я приехала в родной городок, чтобы сходить на могилку папы.

Я сидела напротив его портрета и мысленно с ним разговаривала.

Мне очень многое хотелось ему сказать. Неожиданно подошла молодая женщина.

– Извините, пожалуйста, у вас нет случайно лопаточки, я вижу у вас свежие цветы посажены, я в спешке свою дома на столе оставила.

Я достала лопатку и протянула ей. Я вспоминала папу, детство, улицу Клюквенную. На душе было покойно и светло. Вернулась женщина.

– А я знаю вашего папу. Мне мама рассказывала. Вы на одной улице жили.

– А кто твоя мама?

И она назвала мне имя Надьки.

Видимо, на моем лице было такое удивление, что женщина поторопилась объяснить.

– Нет, не родная. Приемная. Вы же знаете, что она не могла иметь детей.

А вот мамой быть могла.

Отличной мамой.

Мне ее очень не хватает. Очень.

Вместе с Олей я подошла к могилке Надьки. Дурочки Надьки.

С портрета на меня смотрела она. Такая же большеголовая, губастая, только совсем седая. Смотрела как всегда по-доброму и ласково. И я почему-то заплакала. Неожиданно.