Ярослава Казакова - Роза – стервоза. Повесть

Я с детства обожаю быть одна, но сказать, что это бывает редко, не сказать ничего. Я росла в интернате хореографического училища, а перед этим жила в детсаду для детей железнодорожников на пятидневке. Мать моя, та самая, которая женщина, проводница по профессии. Правда, встретившись с ней, вы, скорее всего, примете её за даму из высшего общества, и будете не так уж далеки от истины. Дело в том, что мать в своё время слегка не доучилась на инязе и работает с тех пор на поездах, следующих по европейским направлениям. У неё много знакомств наверху, и мамка при случае умело ими пользуется.

Она шикарная натуральная блондинка с самым стильным на свете гардеробом и приятнейшими манерами, к тому же, невероятно сильная и жизнестойкая. Глядя на мать, все думают, что жизнь её – мёд напополам с сахаром, и никто не может даже на секунду вообразить, через какое говно ей пришлось пройти.

Мамка осталась к двадцати пяти годам одна с двумя дочерями-погодками, полуслепой свекровью и долгами в полуподвальной комнате огромной коммуналки. Из-за нас с Лаймой, моей старшей сестрой, ей пришлось взять бессрочный академ в институте, куда ей более не довелось вернуться, и пойти работать на железную дорогу.

Именно поэтому мы с сестрой росли по пятидневкам и интернатам, а ещё потому, что условия нашей коммуналки не позволяли растить в ней детей. Растить-то, конечно, нас там было можно, но вырастить – вряд ли. Помещение с годами сделалось очень сырым, тёмным, заплесневелым и почти не проветриваемым. Это произошло во многом благодаря тому, что по соседству с нашим стареньким трёхэтажным домиком возвели панельную шестнадцатиэтажку. Она перекрыла нам свет и дуновение ветерка окончательно.

Мы, конечно, стояли в очереди на улучшение жилищных условий, но в «сказочных» девяностых все очереди полетели к чертям, и переехать в отдельное жильё матери удалось только к моему выпуску из школы. Бабушки на тот момент уже не было в живых. Она умерла на мамкиных руках, когда мне было четырнадцать, а её дорогой сынок даже не соблаговолил приехать на похороны, не говоря уже о том, чтобы прислать хоть какие-то деньги.

Мать не видела от него ни алиментов на нас с сестрой, ни помощи по уходу за его больной матерью. Впрочем, его самого она тоже не видела с девяносто второго года, когда он отбыл за лучшей долей сначала в Латвию, а потом в Финляндию. Подразумевалось, что отец семейства поехал искать благополучия для всех нас, но, вырвавшись на свободу, папаня очень быстро забыл о нашем существовании.

– В точности, как его отец! – Причитала бабушка. – Такой же непутёвый!

Родители моего отца поженились по меркам их времени поздно, когда обоим было хорошо за тридцать. Дедушка латыш, бабушка русская. Интернациональная семья. Жуткий послевоенный дефицит мужчин.

Девочкой я просто слушала рассказы бабушки о нелёгком детстве, войне, работе в госпитале, а потом в больнице, о её странном, а местами откровенно нелепом, романе с дедушкой. Теперь с высоты собственного опыта могу что-то понять и оценить.

Дед в своё время бросил в Прибалтике жену с двумя детьми-подростками, «воспылав» страстью к бабушке. Думаю, на самом деле он воспылал идеей переезда в столицу. Бабушка была коренной москвичкой, а он… сами понимаете!

В общем, обзаведясь в столице женой, пропиской, ребёнком и квадратными метрами, дед эти самые метры легко при разводе поделил, и бывшая жена с сыном оказались в той самой полуподвальной коммуналке. Он же очутился в мужьях, а по совместительству холуях, одной высокопоставленной партийной дамы.

Ещё в ранней юности я зареклась от романов с женатыми и зарок свой держу твёрдо. Пусть женатик хоть гор золотых мне подвалит, он мне не нужен. Кто предал однажды, предаст не единожды, да, и не сдались мне сопли чужих детей и вопли обманутой жены-дурищи.

Когда мой юный на тот момент папочка привёл в их с матерью конуру невесту, бабушка не возражала. Она на тот момент была уже настолько затюкана беспросветным существованием, что все события воспринимала со смирением грешника в аду, у которого уже не осталось сил кричать. Хорошую девочку-студентку из уральского города Глазова с облезлым чемоданом и семимесячным животиком бабушка приняла ласково. Она словно предчувствовала, что остаток жизни придётся провести именно с невесткой, а не с сыном.

Я не видела отца, кроме как на фотографиях, до двадцати двух лет. Именно в двадцать два я выиграла Золотую Терпсихору, получила крупную денежную премию и смогла позволить себе собственное жильё – отличную двушку на Кожуховской, бывшую коммуналку, кстати. Увидев в дверной глазок мужчину, буквально утопавшего в букете красных каллов, которые, к слову сказать, терпеть не могу, я приняла его за соседа по лестничной клетке. Ну, пришёл мужик с победой в конкурсе поздравить, что особенного?