Валентина Спирина - Январь. Девять Жизней

– Спокойствия ищу в прогулке,
И в непогоде нет преград.
Под светом лунным, не в шкатулке,
В тиши ночной – души парад!

– Я замечала с высоты,
Твой взор, что часто полон грусти.
Давай вдвоём её отпустим!
Ты лишь поведай мне мечты.

– Луна, заметила ты это верно;
Да, грусть во мне всегда живет.
Но лунный свет- совсем не скверно,
А под тобой в душе полет…

Грустить, Луна, мне так привычно,
А взгляд унылый- от проблем;
И Минск ночной звучит лирично,
С тобой вдвоём не видно стен.

– Взамен открою я секрет:
Мне тоже в небе одиноко.
Порой грустит Ночное Око
О чём? Ты знаешь ведь, Поэт!

Как не грустить? Ведь я одна!
Стихов мне много посвящали,
Но сколько было в них печали,
Разлуки, выпитой до дна!

– Да, догадался о секрете:
И в этом схожа ты со мной!
Ведь одиночества на свете
Так много. Но не мне с тобой…

И я писал тебе стихи;
Они просты, не величавы…
Ну, как стихи, одни штрихи,
Но впереди большие главы.

– Приятно знать, что обо мне
Ещё поэты пишут строки.
Законы Космоса жестоки,
Но ты со мной наедине!

Я подарю тебе свой луч.
Пиши им лунные сонеты!
И будут пусть они согреты
Твоей душой без хмурых туч!

– Иль на мосту, иль в дальнем сквере
Я на тебя всегда смотрю!
С тобой я укрепляюсь в вере,
Не вижу ночью – не парю.

Благодарю тебя за встречу;
Поклон за честный разговор!
Но время очень быстротечно,
Пора входить в Морфея бор.

Я отпрыск фамилии знатной.
Когда-то все предки мои,
Губернские аристократы,
Знавали прекрасные дни.

И с памятью этой фамильной
Живу я в сегодняшний век.
Регалий уж нет, но под пылью
Стоит очень древний буфет.

Достался он от прапрапрабабки
И смотрит с укором немым:
«Ты, сударь, работаешь в лавке
Каким-то курьером вторым.

Где гордость твоя родовая?
Скатился на самое дно!
А я за тобой, наблюдая,
Рассохся и сник, как бревно».

О, эти буфетовы стоны
Нельзя от себя отшвырнуть!
Хотелось бы мне по закону
Былое величье вернуть,

Вернуть родовые поместья,
И имя свое при дворе,
Но нет уж двора, как ни бейся,
А я в этой жалкой дыре…

Жена, возвратившись с базара,
Сказала: «Витаешь опять?»
И хлеб из буфета достала,
С ворчаньем: «Пожалуйте жрать!»

«Я люблю вас, доктор!» – эту фразу
Говорю теперь всем докторам.
Только не сработало ни разу,
Знать им совершенно не до дам.

Вот когда я Чехова читала,
Там хотя был доктор и сухарь,
Но любовь в конце концов достала,
Правда поздновато, очень жаль.

Чехов ироничен даже в драме.
Так описан каждый персонаж,
Что ты видишь всё, как на экране:
Шляпки, платья, трости, экипаж,

Брата героини, его даму —
Вздорную Калерию, их быт.
Автор очень точно, как программу,
Вычислил, чем дышит индивид:

Страсти, эгоизм, наивность, чувства,
Жадность, глупость, злость и доброту
Показал, и в ранг возвёл искусства
Бытовую, с виду, простоту.

И хотя довольно здесь печали —
Ироничность выше и мудрей.
Да, цветы, конечно, запоздали,
Но в душе становится светлей.

Чехов. Люблю, высоко почитаю!
Он мой учитель. Он – жизненный пласт.
С детства читаю его и читаю.
Чехова вспомнить хочу я. Для вас.

Чехов. Рассказ называется «Тина».
Хитрая дама, обставила всех.
Да, не один благородный мужчина
Вышел от дамы, как щипаный мех.

«Цветы запоздалые» – поздние слёзы.
«Доктор, по моему я вас люблю!»
Доктор очнулся достаточно поздно.
Жаль. Что поделаешь. Слёз я не лью.

Умная женщина стёрла «Хористку» —
Мужа любовницу, как в порошок.
Светская дама достаточно быстро
Девку обставила. Это был шок!

Доктор «Ионыч», задушен мещанством.
Грудой банальностей, серой средой,
Мелкой вознёй, объеданием, пьянством.
Рвался – не вырвался. Знать, не герой.

Как пресмыкаются граждане в «Маске»!
Жалкое зрелище, не описать!
Не опознали сначала. К развязке
Поняли – шишка и ну целовать.