Александр Гордеев: Жизнь волшебника

чтобы врать поскладней.

Романа её неверие вдруг обижает по-настоящему. Кому же ещё верить, если не им, надёжным

ребятам, прошедшим серьёзную пограничную службу? Он начинает доказывать всю

основательность Витькиных намерений, клянётся всем, чем только можно. Витька же при этом

внезапном сватовстве и вовсе падает на колени, считая это каким-то предельным аргументом.

– Стрелочки на брюках не сломай, – отмахнувшись, смеётся Люба.

Она поворачивается к Наташе и говорит о каких-то своих делах, о каком-то беспокойном

подвыпившем монголе. Витьке надоедает стоять на коленях, и он уныло садится на корточки у

дверей под титаном. За окном уже белеет: куда и ночь делась? Витька смотрит на часы.

– Послушай, Люба, – говорит он, поднимаясь и втискиваясь в купе, но договорить не успевает.

Вагон вдруг сильно дёргает, у шкафчика распахивается дверца, и Витька натыкается головой на

её угол. Наташа прыскает от смеха, Люба сочувственно морщится. Витька стоит, держась одной

рукой за стенку, другой – за ушибленное место, на глаза выскакивают слёзы.

– Мне остаётся всего один час, – продолжает он, только теперь уже надтреснутым от боли

голосом, – а ты всё не веришь. Выйдем, поговорим наедине.

– Ну что ж, выйдем, – подумав, соглашается Люба. – Больно, да?

5

Они выходят.

– Надо же, как получается… – говорит Роман, чтобы хоть как-то прокомментировать события.

Наташа молчит. Грустно и задумчиво глядя в окно, думает о своём. Роману становится неловко

от этого молчания.

– А что, Наташа, – говорит он, – ведь поезд-то ваш международный… Неужели на нём, и

вправду, иностранцы ездят?

– Их и сейчас в поезде полно, – нехотя, словно отмахиваясь, отвечает Наташа, – только в

других вагонах. Ну, китайцы – это само собой. Бывают и немцы, и итальянцы. И даже американцы.

– Ух ты! И даже американца? Вот сволочи!

– Почему «сволочи»?

– Ну, так чего им тут ездить-то?

Наташа снова молчит. Совершенно лишний, Роман, вздохнув, идёт в своё купе. Люди там спят –

пассажиры, видимо, дальние: на столике лежат потрёпанные, усталые карты. Присев около кого-

то, спящего внизу, он тоже смотрит в окно сквозь отпотевшее стекло и лёгкий утренний туман. В

вагоне сумрачно, тепло и чуть душно от спящих. Роман на мгновение забывается в дрёме, а,

очнувшись, видит в этом тумане белые высокие дома: в каком красивом городе живёт Витёк! Он и

называется-то как: Златоуст! Роман даже волнуется за Витьку: всё, один из них уже дома. Витьке

пора бы уж и собираться. Работают тормоза, упругими толчками подергивая вагон, над самым

окном прочерком пролетает хриплый голос промоченного дождями и промороженного

станционного динамика. И тут, наконец, возникает явление сияющего Витька.

– Всё, договорились! – восклицает он веером такого восторженного шипящего шёпота, что

пассажир, у ног которого сидит Роман, вскидывает голову и, увидев традиционно неугомонных

солдат-дембелей, переворачивается на другой бок каким-то резким брыком. – Когда она поедет

назад, я сниму её с поезда.

– Да как же ты уговорил-то, а?

– А просто взял вот так за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «Люба, верь мне, я не вру». Ну,

как тут не поверишь? Это твой или мой дипломат? Ну, про детали уже некогда, да и к чему они

тебе?

А вот то, что он так легко откалывается – это даже обидно. Да что поделаешь – теперь у

каждого дорожка своя.

Когда они с Витькой выходят на влажный, со следами только что поработавшей метлы перрон,

Люба с флажком в руке стоит у выхода. Ей привычно провожать пассажиров – людей, с которыми

уж наверняка никогда не встретишься, но сегодня один из пассажиров особенный. Его и

пассажиром-то теперь не назвать… Витька пожимает ей руку, робко прикасается к локтю, и видно,

что больше волнуется не от воздуха родины, а от этого расставания. Эх, только бы не обманул он

её! У него ведь будет сейчас много встреч, новых знакомств… И этот дорожный эпизод может

просто задёрнуться вот таким же туманцем. А Люба будет надеяться… Роман ловит себя на том,

что мучительно завидует Витьке. Во всяком случае, не хочется чувствовать себя таким оторванным

от них, ведь всю ночь провели вместе, ведь, казалось, и решили-то всё сообща.

– Видишь, Витька, как всё повернулось, – говорит он, пытаясь восстановить свою

сопричастность, – а мы ещё хотели этот поезд пропустить…

– Ага, точно, – подхватывает тот, обращаясь к Любе, – не хотели за купе доплачивать. Денег не