Александр Гордеев - Жизнь волшебника

это вдалбливать надо, а тебе изначально дано. Это чувство в каждом сидит, через него ещё

переступить надо. У твоих сотоварищей надо сначала с полянки души все ромашки да незабудочки

повыщипывать – всё толстым слоем дёрна зарощено, фиг докопаешься, а у тебя (несмотря на

твою тягу к агрономии) весь этот дёрн одним дуновением срывает. Срывает так, что под ним один

чёрный душевный кариес остаётся. Ты пошёл на меня так, будто я вообще никто: конкретно на

поражение – убить это ничтожество, и всё. Почти все методы психофизической подготовки бойцов

строятся на способности раскрыть свою бездну и пустоту, выпустить наружу своего внутреннего

зверя. Твоего же зверя дрочить не надо, – он сразу готов, и даже с перебором. Эта внутренняя

энергетическая пустота в тебе совсем рядом – только ковырни. Длины штыка сапёрной лопатки

хватит. Такое ощущение, будто ты изначально весь на бездне стоишь. Уж не знаю, отчего это так,

да только так оно и есть.

Некоторое время они сидят, переваривая слышанное и сказанное. Роман считал, что в

прапорщике много внутренней темноты, а прапорщик говорит сейчас, что в нём самом этой

темноты ещё больше. Странно…

– Скоро мне разрешат свою команду формировать, и я взял бы тебя в неё, несмотря на твою

молодость, – продолжает Махонин. – Пожалуй, ты занимал бы у меня самое почётное место.

Всегда впереди, как Пересвет в битве на поле Куликовом. Твоё новое прозвище было бы

«Пересвет» (я люблю романтику), хотя и Справедливый неплохо. Ты до армии нигде не

занимался?

– Где мне заниматься? Просто мой отец по молодости был в деревне первым драчуном. Ростом

он низенький, но с ним и большие мужики не связывались. Этот большой только замахнётся, а у

самого уже вся сопатка в кровищи. Я видел один раз – сам удивился. Ну, и меня отец наставил

чуток, дал несколько уроков. А больше ничего.

– А способному большего и не надо. В способном, как в хорошей пашне, прорастают и хилые

семена.

Однажды, наблюдая за его тренировкой, Махонин выдаёт длинное задумчивое рассуждение:

– Мой великий учитель, помогавший мне постигать мудрость боя, говорил, что в восточных

единоборствах не случайно такое разнообразие стилей с подражанием животным. Каждый человек

индивидуален, каждый чем-то похож на того или иного животного. Он считал, что каждому из нас

следует проявить собственный, неповторимый стиль, даже без оглядки на то готовое, что уже есть.

Я тогда удивлялся, как удаётся ему в новичке сразу разглядеть индивидуальность, а вот сейчас,

наблюдая за тобой, понимаю, что в великом бойце этот стиль проявляется сам – не заметить его

нельзя. Так вот, название твоего стиля – «Тающий Кот». Это выдают все твои движения, все твои

повадки. Тебе должно быть свойственно мгновенно, но мягко проявляться, наносить удары и тут

же становиться невидимкой, таять. Вот какой образ тебе следовало бы шлифовать.

– Вы сказали «великий боец». Это про кого? – не поняв, спрашивает Роман.

– Про тебя. Но про того, каким ты мог бы быть в перспективе. Однако, как видится мне, ты им не

станешь. Твоё поле борьбы иное.

– Какое же? – удивлённо спрашивает Роман.

– Вся жизнь. С ней-то ты и будешь махаться. Но кулаками её не взять, и всей нашей наукой –

тоже. Вряд ли твой Путь бойца (если назвать его так громко) станет успешным. Только этого уже не

предотвратишь и тебя уже не повернёшь. Ты, Рома, по натуре авантюрист и флибустьер. Ну, не

такой, конечно, авантюрист, как например, Остап Бендер. Ты, скажем так, положительный

авантюрист. Сама жизнь заставит тебя им быть. Потому что жизнь наша слишком уж затхлая. Мы

ведь почему воюем-то? – говорит он, опять же кивнув в сторону границы. – Да для того, чтобы хоть

встряхнуться немного, застоявшийся воздух их лёгких выпустить…

Непонятные вещи говорит прапорщик. Непонятные, как всякие пророчества. Роман, конечно, и

сам видит, что это армейское умение мало связано с его главными целями жизни – ну, разве что

где-то потом за себя постоять. Не более того. Просто есть какая-то внутренняя тяга, и он ей не

перечит. А лучше бы сажать в жизни другие семена. Настоящим его делом будет своё село, земля,

пашня. Задевают его как-то слова прапорщика о его тонком духовном слое, которое он с зелёным

дёрном сравнил. Вот он и будет его наращивать в себе самым духовным, что есть в жизни –

работой на земле.

Пустыня, хоть и имеет, конечно же, какую-то собственную жизнь, но ведь если её сравнивать с