Татьяна Любецкая: Бретер и две девушки

– Ну, что там еще?

– Как бы это поделикатней?.. Короче, чтобы вместо фрикции не вышла фикция.

– Совсем сдвинулась на этих фикциях.

– Скажи спасибо, Лизок, что тебя просвещают. Меня вот одна старая артистка учила – мы с мамкой у нее убирались в прошлом году. Деточка, говорит, все мужчины обманщики и щипщики, но с ними можно работать. Есть способ, она сказала – мертвого подымет.

– Мертвого-то зачем!

– Не перебивай. Гляди, берешь ногу…

– Чью?!

– Куриную, блин, ну что за вопрос! Его, его ногу…

– И изо всех сил щекочешь?!

– От сяло, – покачала головой Китька, – вон из класса и без родителей не являться.

– Все, молчу, берем, значит, ногу…

– …и легонько так целу-у-ем… Выше, выше…

– О, боги, куда?!

– Не догадываешься?

– Не-а. А вторая?

– Что, вторая?

– Ну, что в это время со второй-то ногой?

– Вторую, тундра, гладишь…

– Ну уж нет! Лучше в монастырь!

Тут снова подкатил шпион-разведчик-стюард-дипломат и с тонкой улыбкой отравителя осведомился:

– Мясо, рыба, кофе, чай?

– Лизка! Быстро отвечай!

– Отвечаю, отвечаю: мясо, рыбу, кофе, чаю!

– Во мужчина с большой буквы! – сказала Китька, когда стюард укатил. – Верней, с трех больших букв!

– Прям уж и не знаю, можно ли такую шалаву ввозить в Швейцарию, там ведь у них все так тихо, спокойно…

– Да ладно, я ж так, болтаю только…

И самолет пошел на снижение.

– Ура-а, – хором прошептали путешественницы. Жизнь была прекрасна и, что подкупало, вся впереди!

Желудок взвыл, как голодный волк, и тут же виновато примолк. Еды в доме нет, и он это отлично знает. Но идти сейчас в магазин я не намерен. Старый стал, немощный. Да и есть, если не считать автономный вопль желудка, вовсе не хочется…

К тому же я почти перестал чувствовать себя цельным, особенно по утрам. По утрам в нашем королевстве раскол – распадаюсь на бесформенные куски боли – в голове, спине, животе, руках… И как все это собрать и запустить в магазин? И что же делать? Этого не знает никто. Просто таково условие задачи – собрать и запустить. А ответы на все эти Чернышевские вопросы находятся в конце задачника, но где сам задачник – не знает никто… Я мог бы написать трактат о боли. О том, что она любит нападать внезапно – как нож в спину! И ты готов: ни вздохнуть, ни глотнуть. Или, наоборот, подкрадывается издалека, исподволь, как тягучая песня, постепенно переходящая в ноющий кошмар. Я напишу о болях острых и тупых, пронзительных и поверхностных, трассирующих и глубинных, как бомбы, взрывающие гигантские корабли. Я назову этот трактат «Закон сохранения боли», потому что, однажды появившись, она уже не исчезает никогда. Просто в иные погожие деньки может притаиться, свернуться, как кот, и задремать. И тогда я просыпаюсь вроде целехонький и свежий, но все равно встаю с постели крайне осторожно, чтобы не потревожить ни одного из котов. И если удается, то могу потом провести весь день – дни! – без мучений, как обычный здоровяк. Но одно неосторожное движение – скажем, резкий поворот, натягивание брюк или ботинок… Кстати, надо наконец избавиться от шнурков, теперь ведь выпускают такие замечательные ботинки на липучках… Но страшней всего, конечно, корчи погоды, внезапные пляски магнитных бурь. В этих гибельных случаях от тебя вообще ничего не зависит, и все до одного коты могут разом вцепиться в тебя, как сорок тысяч братьев. И тогда только уколы… Впрочем, что ж скулить, если выбрал дело, в котором травмы заложены изначально. Плюс возраст. Седьмой, между прочим, десяток. Половина седьмого. В общем, в будущее уже смотреть бессмысленно – что ж смотреть в то, чего нет?.. Лучше обернуться назад, там был юн… И была любовь… Ну и что ж, что безответная? И потом… был момент… Только я его упустил. Нет, не упустил. Не удержал…

Я когда Верочку впервые увидел, сразу понял, что попался, – так вдруг что-то заныло внутри… Эх, сойдись тогда две наши половинки, играли бы сейчас с внуками. Вместо этого сижу, как дурак, перед ящиком, но не включаю, разумеется. Потому что все, что у них там в последнее время взрывалось, совокуплялось и дралось, вызывает лишь отвращение. Впрочем, был бы экран, а картинки найдутся.

Вот, скажем, наш коммунальный приют на Солянке. Все мы тогда дружно шли к коммунизму. Шли, шли, а так и не пришли. У нас и сказки такие – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Но я-то знаю, куда пришел – во двор моего детства! Пасмурно, серо. Шайка бездомных псов вяло бредет по двору. Вдруг все, как один, напряглись и замерли, уставившись в одну сторону. Там, у большого дерева, полуобернувшись и следя за сворой, стоял на задних лапах кот. Одной передней лапой он небрежно уцепился за дерево, обозначив таким образом готовность в случае чего взлететь на дерево, удрать.