Ольга Ларькина - Желанная пристань

Шёпот смешивался с рыданиями и потому был чуть более громким, чем всегда.

И Светлана услышала, что бабушка плачет и молится о её папе. Она хотела негромко сказать:

– Бабуля, не мешай спать! – а получилось, как будто она зарычала. Даже самой стало жутко, нехорошо от этого рычания. А в груди кто-то маленький и злой так и заворочался, подзуживая сказать что-то обидное бабушке, чтобы она раз и навсегда прекратила эти свои моленья. Ишь чего, вружилась [1] Вружиться – взяться, излишне усердно начать делать что-либо (прим, редактора). по ночам шептать!

Не успела. Мама в соседней комнате услышала, включила свет и, сонно щурясь, вошла в детскую.

– Ну что же такое, Нина Сергеевна, вы что – так и не ложились спать?

– Ложилась. – Бабушка подняла на сноху заплаканные глаза. – Мне страшный сон приснился. Будто Серёжин корабль попал в шторм, и…

– Хватит вам, накаркаете ещё! – оборвала её сноха. – Вы ещё мне Светочку напугайте своими глупостями! И так по вечерам всё шепчете и шепчете. Так сейчас-то чего не спится? На часы посмотрели бы – ведь три часа ночи! Ложитесь и нечего молиться. И жестянка эта круглые сутки коптит – того и гляди пожар устроите! Вот приедет Сергей, заставлю выкинуть этот хлам!

– Тогда я от вас уйду. – Бабушка, кажется, в первый и единственный раз осмелилась спорить со снохой. И та осеклась, сбавила тон:

– Ну не выдумывайте, куда вам идти!

– В дом престарелых – куда же ещё…

По щекам у бабушки текли слезы, а она не замечала этого.

– Там ещё скорее всё выкинут! Не обижайтесь, Нина Сергеевна, я ведь вам не враг, – примиряюще сказала сноха. – Не бойтесь, не тронем мы вашу жестянку. Но и вы тоже уймитесь, хватит шептать по ночам. Сами не спите и нам не даете. Девчонку вон чуть не до рычания довели…

Бабушка не стала спорить, перекрестилась и легла на кушетку. Но не заснула. Лежала, устремив взгляд на трепещущий огонёк перед тёмным ликом Чудотворца, и молча, беззвучно молилась.

Света тоже не спала.

В лунном свете видно было, как блестят слёзы на щеках бабули, а она боялась лишний раз поднять руку и вытереть их.

Наутро у Светы болела голова, она не выспалась. Повязывая красный пионерский галстук, со злостью косилась на икону: вот узнают в классе – засмеют, саму прозовут богомолкой!

А через полмесяца, намного раньше чем ждали, приехал папа. Не прислал телеграммы, приехал – как снег на голову.

Встал на пороге, снял шапку и застыл, глядя не на мать или жену с дочерью, а почему-то в передний угол.

– Сергей, что это! – вскрикнула жена. – Ты поседел!

Он безучастно кивнул, будто соглашаясь: да, есть такое дело, поседел. И шагнул к матери:

– Мамочка, прости!

Он упал на колени и припал губами к её сухоньким рукам.

– Что ты, что ты, сыночек! – Бабушка гладила его посеребрённую ранней сединой голову, а сама пыталась поднять его с пола.

– Мама, я очень виноват перед тобой. И не только перед тобой. Перед… Богом, – он с трудом выговорил последнее слово.

В ту самую ночь их корабль попал в свирепый шторм. Грозовые тучи застелили низко нависшее небо. Огромные волны вздымали судно и швыряли его, как надоевшую игрушку – с размаху, словно стараясь разбить и утопить в пучине. Сергей Алексеевич не успел и отдохнуть после вахты – бросился на палубу. Команды капитана здесь были почти не слышны – ревущий ветер заглушал слова, комкал их и швырял в солёную бездну. Штурман Бочкарев вместе с матросами на своём участке судна сам, как мог, боролся за жизнь корабля и собственную жизнь. Дело привычное – уж столько лет на море. Хотя в такую жуткую переделку попал, кажется, в первый раз.

Кто-то из моряков торопливо перекрестился, и штурман пожалел, что сам давно уже разучился и молиться, и креститься. Маленьким ходил с мамой в церковь, пока в школе не объяснили, что все эти поповские выдумки были нужны угнетателям, чтобы управлять невежественным, тёмным народом.

Сейчас, когда смерть дышала в лицо, он впервые почувствовал, как близок Бог! Что весь их огромный теплоход – малая песчинка на ладони Божией. Стряхнет ли Он эту пылинку на морское дно – или пожалеет?..

Все эти мысли мгновенно пролетели в гудящем мозгу, было не до долгих размышлений.

Матрос Семенов потянулся закрепить оборванный леер, и в этот миг его едва не смыло за борт. Сергей Алексеевич в последний момент успел ухватить его за мокрый насквозь бушлат, изо всех сил подтянул к себе. Оттолкнул от опасно накренившегося борта в подставленные руки боцмана – и… сам полетел в воду, подхваченный обозлённой неудачей волной. И, кажется, уже через пару секунд очутился безнадежно далеко от корабля! Всё: отплавал!..