Андрей Дробот: Холодный путь к старости

– Может, он стучит? – спросил Мирон.

– Перебор, сосед. Он спать лег, все игрушки из кроватки убрали. Может, домовой? – Федор попытался перевести разговор в юмористический жанр.

Мирон не верил в домовых. Он в крайне противоречивых чувствах вернулся домой, где попал под ураганное соло жены, имевшей истинно скандальный характер и жаждавшей отмщения и победы:

– Как не стучат?! А кто же долбится каждый вечер?! Может, они мебель собирают и продают налево!!! Ишь теневая экономика! Деньги заколачивают так, что эхо в голове летает! Ненасытные мошны…

На следующий день состоялась вторая встреча Федора с Мироном по поводу стуков, и через день… По прошествии недели Мирон вернулся от Федора немного побитый, а поскольку у него вся родня до десятого колена подрабатывала на стуках в разные организации и не терпела, когда ее перестукивали, он с порога жене заявил:

– Раз он так, то мы его эдак! Скоро в поселке новый дом сдают – пятиэтажный! Может, удастся квартирку выбить. Федор за каждый мой синяк два получит. Садись, мать, письмо сочинять будем.

Шарик авторучки заскользил по бумаге, оставляя следы:

«Помогите. Соседи – изверги совершенно. По вечерам что-то мастерят и втайне продают. Стучат так, что заснуть невозможно от представления, сколько денег они бездележно хапают. Нам обидно за государство, которое налогов лишают (в этом месте Мирон подмигнул супруге и сказал: «Надо ежа под зад чиновникам подложить, чтобы лучше старались»). Если правоохранительные органы не могут оградить нас от посягательств (в этом месте Мирон хохотнул и объяснил: «И стоимость нашей жалобы укажем для острастки, может, выгорит»), то просим новую квартиру взамен старой, потому как совсем извелись».

Письмо Мирон отнес в соответствующую инстанцию, зарегистрировал и для пущего эффекта стал регулярно туда названивать. А там дисциплина: коль есть настойчивое обращение, от которого не избавиться, значит, разбираться надо…

Федора с супругой принялись донимать комиссии: и уровень шума замерили, и кладовку обыскали в поисках инструмента, и сарай обшарили в поисках непроданного товара… И вот уже Федор с Марусей вечерами не горячий чай пили, а рюмку-другую самогонки, чтобы достойно пережить визиты соседа с сотрудниками милиции, приезжавшими регулярно по его звонку о стуках…

– Иди, открывай, опять в дверь барабанят, – сказала Маруся, затянув покрепче узелок узорчатого платка, который она зачем-то стала надевать по вечерам.

Федор пошел к двери, как провинившийся сын к отцу. Открыл. Никаких неожиданностей: служивые в форме и с оружием. Привычно заломили руки за спину и уткнули лицом в тряпку у порога, которую хозяева предусмотрительно стирали каждый день, готовясь к обыску. Марусю отодвинули в сторону. И вся серо-зеленая погонная братия, распространяя запах пропотевших заношенных одежд, деловито разбежалась по комнатам. Следом, сцепив руки за спиной, зашел Мирон. На его голове явно не хватало треуголки.

– Лучше, лучше ищите. Здесь стучит.

С улицы раздался визгливый женский голосок:

– Все переройте, но найдите, где эта нехристь мешки с деньгами прячет.

Командир склонился над Федором и спросил:

– Может, сам покажешь?

– Ничего у меня нет. Не стучу я. Осторожнее, прошу. Ребенка не напугайте, – попросил Федор.

– Дитятком прикрывается! – каркнул Мирон.

Милиционеры прошли в комнату. Малыш сидел на кровати и весело на них поглядывал. Олицетворение мира и счастья… и опять никаких предметов, которыми можно было стучать, ни пыли, ни опилок, ни готовой мебели, ни денег. Милиционеры, как обычно, направились к выходу. Мирон, потирая подбородок, выскочил из квартиры Федора один из первых, опасаясь остаться один на один. Командир, прощаясь с хозяевами, незаметно показал пальцем на Мирона и затем покрутил этим же пальцем у виска…

Доверие к звонкам о стуках постепенно убавлялось, а в инстанциях, вспоминая Мирона, стучали костяшками пальцев по деревяшке… Но как-то служивые в очередной раз зашли в квартиру Федора, по привычке крутя у висков за спиной Мирона, необычно осторожно открыли дверь, где благоденствовал малыш… и до них донесся тот самый стук. Глядь, а малыш стоит на четвереньках в кроватке и «бац!» в стену своей головой, будто боднул. Благо, что стены деревянные.

– Что же ты делаешь, золотко?! – дружно выдохнули все: и служивые, и Мирон, и Федор с Марусей.

Малыш присел, взглянул на вошедших завораживающими карими глазами и обезоруживающе заулыбался, как умеют улыбаться только дети…