Николай Кузнецов - Черно-белое. Или розовое на зеленом фоне

Рядовому второй стрелковой роты, двадцать четвертого пехотного батальона, солдату Степану Семга было очень страшно. Так страшно ему не было ещё никогда в жизни. Ему не было страшно, когда его, еще двенадцатилетнего мальчишку, поймали хулиганы из соседней деревни и крепко надавали по шее. Не было страшно и когда он, студент техникума, год назад, заступился за какую-то девчонку, в драке на танцплощадке. И когда пьяный дурак, размахивая ножом, грозился его убить, Степан выбил нож из его рук, а потом помог его доставить в милицию. Но сегодня двадцать второго июня 1941 года, в семнадцать часов ноль – ноль минут, ему стало страшно. По настоящему, до дрожи в коленках, до судорог в животе.

Все началось внезапно, под утро. Не было ни тревоги, ни воя сирен. Было обычное летнее утро. А потом начали падать бомбы. Военный городок был разбомблен сразу. От 24-го пехотного батальона не осталось почти ничего. Через час после бомбёжки, командир батальона майор Евдокимов, смог собрать около сотни человек. И это от батальона, в котором, согласно штатного расписания, было триста шестьдесят два человека. Кроме солдат в живых осталось несколько офицеров. После недолгого совещания, было решено выставить заслон на западном направлении и стоять до тех пор, пока не подойдут основные силы или наладится связь с вышестоящим командованием.

Это было утром, а сейчас в пять часов вечера, после нескольких бомбежек и трех отраженных атак фрицев, солдат Степан Семга сидел в своем окопчике за невысоким бруствером и смотрел в прицел своей винтовки, и ему стало, наконец, страшно. От той сотни солдат, что встали заслоном на пути фашистов с утра, сейчас в живых оставалось всего ничего, человек пятнадцать, двадцать, и то, если еще считать раненых. Из офицеров, после попадания бомбы, прямо в штабную землянку, не осталось никого, кроме командира третьего взвода, лейтенанта Иванова. И сейчас, когда все уцелевшие сидели, заняв свои места, в наспех отрытых окопчиках и траншеях, лейтенант ползком, прикрываясь, пробрался по траншее и занял место возле Степана.

– Что солдат, жив ещё?

– Товарищ лейтенант, когда наши подойдут? – рядовой отвел слезящиеся глаза от прицела винтовки и посмотрел на своего командира,

– Честно сказать, не знаю. Связи нет, и когда помощь подойдет, не скажу солдат. Кстати, как звать тебя?

– Степан я, товарищ лейтенант,

– Держись Стёпа, нас мало осталось.

– Ну что же это делается, а? Товарищ лейтенант. Фриц этот, прёт и прёт. Ну как кобели на сучку. Шальные какие-то. Я в прицел смотрю, попал в одного, а рядом идут, даже не дергаются, они что психические?

– Может и психические, может пьяные, леший их разберет. Но я знаю одно: – их там было около батальона, как пить дать. И они шли на нас. Да нас почти всех поубивали, но и мы их тоже. Сам сказал, попал в одного – другого. Главное они там, а мы еще здесь стоим и живы ещё. А пока живы, значит, мы их не пустим. Туда, – тут лейтенант, забывшись, махнул своей раненой рукою назад на Восток. От боли в руке, он невольно скривился,

– Боишься? Скажи честно.

– Утром, товарищ лейтенант не боялся, как-то не до этого было. Бомбежка, потом беготня, туда-сюда, времени не было. А потом окопы рыли, опять бомбы, потом фрицы попёрли. Только пули свистят, суки, над ухом и злость в глазах. А сейчас посмотрел на наших и страшно стало. Мало нас.

– Страшно это хорошо, так и должно быть, значит, жив еще солдат. Думаешь, мне не страшно, страшно мне, еще как. Но потому, что нас мало осталось и, что мы не сдюжим и пропустим этих сволочей на нашу землю.

– Спасибо товарищ лейтенант. Разрешите вопрос?

– Валяй,

– Как вас зовут, товарищ лейтенант, вы ведь не из нашего взвода?

– Сергей я, Серёга Иванов. Представляешь Степан, месяц назад женился, а меня направили сюда, на Запад, служить. Я поначалу хотел и жену сюда взять, да тёща не позволила. У них там, под Курском, хозяйство свое небольшое, огородик есть, парочка коз, коровка. Благодать.

– Да – а, красиво, как представлю, товарищ лейтенант. А сейчас, как все будет, а?

– Да нормально будет, вот продержимся еще немного. Не пустим фашистов. А там и наши основные силы соберутся, танки наши подойдут, авиация. Вломим этим козлам на х..р, дадим им про… ться. Мало не покажется. Глядишь, через недельку по Берлину пройдемся, а после войны в отпуск. Тебя к себе в гости приглашу, в баньке посидим, попаримся, пива попьем…

Небольшая горстка солдат, сидела, окопавшись, в наспех отрытых окопах. В траншеях позади, лежали, тела погибших. Под ногами валялись пустые патронные коробки, какие-то тряпки и бумаги, обрывки бинтов. Тяжелораненых оттащили в сторонку, в небольшое укрытие. А легкораненые, перебинтовавшись, наряду с остальными, заняли свои места в оборонительном рубеже. Грязные, – в земле, песке и пыли. Потные, – перемазанные чужой и своей кровью. В копоти. Солдаты, собрав патроны и гранаты, готовились к отражению очередной атаки врага.