Михаил Гиричев - Заплыв против течения

Правда, во втором случае дело осложнилось из-за приехавшей матери пострадавшего солдата. В последний момент оказалось, что никакой реальной компенсации их семья от родителей нарушителя не получила, и она требует, чтобы был суд, который обяжет платить пожизненную пенсию сыну-инвалиду за счёт нарушителя. Тут уж пришлось подключить всё красноречие, чтобы объяснить, что суд такого решения принять не может, так как нет такого вида наказания (в то время действительно не было), а пенсию по инвалидности в любом случае платит государство. В конце концов, она согласилась. Возможно, что родители нарушителя ей всё же заплатили хоть что-то.

Третье дело, о котором речь пойдет в данном повествовании, было совсем другим. Лето 1989 года. Часть находится на полигоне в 150 км от Калининграда. Командиру сообщают 2 новости – одна плохая, другая очень плохая. Вторая – на Украине у него умерла мать. Первая – среди оставшихся на охране части в Калининграде ЧП – старослужащий Якушев избивает молодого сержанта Солонина (дежурного по роте). У сержанта – сотрясение мозга, множественные синяки и ушибы. У верзилы Якушева – перелом двух пальцев (один раз промахнулся и рукой ударил в стену). Лежат на лечении в разных медицинских частях. Командир уезжает на похороны, меня просит разобраться по справедливости. Выезжаю на «разбор полётов». Сомнений никаких – типичное избиение старослужащим молодого сержанта. Учитывая, что сержант был при исполнении служебных обязанностей, действие можно квалифицировать статьёй, по которой Якушеву грозит от 2 до 10 лет тюрьмы. Хотя обычно (так как тяжких телесных повреждений нет) суд рассматривает дело по более мягкой статье и даёт хулигану 1-2 года дисбата.

Командир возвращается с похорон матери и уходит в отпуск. Перед уходом подписывает материалы на передачу дела в прокуратуру. Вроде бы дело завершено?

Нет, пока об этом говорить еще рано. Переходим к «человеческому фактору», точнее, проясним ситуацию с отдельными персонажами повествования.

Преамбула II

Как и в любом коллективе, в дивизии, где я служил, между людьми бывают разные отношения. Кого-то уважают, кого-то не понимают, кого-то терпеть не могут. Не все в нашей части любили командира полка, но в большинстве своём уважали. Временами он был крут, но справедлив. Противозаконное давление сверху отвергал категорически, за что его не любил командир дивизии и уважали офицеры полка. А вот командира дивизии процентов 70 ненавидела тайно, процентов 20 – явно, а процента 2 обожало. Последним он давал кормушку для личного обогащения или обещал предоставить то, что обычным путём получить было не положено. Понятно, что эти люди были из числа его ближайшего окружения. Остальные не любили комдива не за то, что им этого не доставалось. Высокомерие в сочетании с личной безграмотностью и служебной нечистоплотностью не могло служить укреплением авторитета командира. Да и слишком велик был контраст по сравнению с его предшественниками. Звали его полковник Колесников, он дожидался получения звания генерала, поэтому любое ЧП в подчинённых полках ему было совсем не нужно. В отличие от других офицеров дивизии, Колесников не испытывал бытовых проблем. Предшественник комдива освободил для него служебную 4-комнатную квартиру в центре Калининграда. В том доме жили в основном семьи больших начальников, поэтому дом охранялся и обеспечивался всем по высшей категории. Типичные для города перебои с горячей и холодной водой Колесникова не касались. Зато, увидев засаленный галстук или несвежую рубашку на подчинённых, он приходил в неподдельное возмущение и устраивал форменный разнос, приводя в пример свою жену, которая может постирать ему бельё хоть в 2 часа ночи, а на свою зарплату он может купить 500 галстуков.

В нашем полку служил один человек, который к Колесникову относился с обожанием. Это было второе лицо в полку после командира – подполковник Вилков, замполит полка. Обожал он Колесникова по вполне понятной причине. Вилков жил с женой и двумя детьми в солдатской казарме. В часть он пришёл недавно, очередь на жильё не продвигалась. Для Вилкова эта ситуация могла продолжаться лет 5, а точнее, до его увольнения на пенсию. Но, как и любой офицер, он не был застрахован от того, что за год-два до увольнения в запас его могут перевести туда, где с жильем проблем не бывает, только вот ехать туда никто не хочет (например, Забайкалье или Средняя Азия). Колесников пообещал Вилкову, что при первой же возможности предоставит ему квартиру в обход всех очередей. Но за это последний должен быть на 300 % предан ему, делать всё, что ему будет поручено. А главное – постоянно докладывать через голову командира полка обо всём, что происходит в части, особенно о настроениях и разговорах среди старших офицеров. Проще говоря, быть штатным стукачом. Тут следует учесть, что процент семей бесквартирных офицеров в Калининграде был одним из самых высоких в Советском Союзе. Почти половина офицеров полка жила прямо на территории части. Трёхэтажная солдатская казарма гитлеровской постройки 30-х годов представляла собой многофункциональный комплекс: в подвале и на чердаке – склады, третий этаж – солдатские казармы, второй этаж – служебные помещения полка и классы для занятий, первый этаж – склады вперемешку с жилыми комнатами для семей офицеров. Про элементарные удобства типа горячей воды, ванны и душа говорить не буду – не было таковых. Скажу только, что меня поразило поначалу: почти всё руководство полка живет в казарме – командир, замполит, начальник штаба… Правда, потом оказалось, что все они недавно приехали, к тому же семья командира осталась на старом месте под Ригой, а сам он решил перебраться к себе на Родину – на Украину – в Николаевский военкомат. Вот временно и живёт пока в казарме. На этом фоне мои жилищные условия (1-комнатная квартира с удобствами в расположенной рядом пятиэтажке, которую мне сдал на 5 лет уехавший в Германию офицер) казались райскими. К тому же, как не имеющий своего жилья, я стоял в списке на квартиру под № 1, так как служил в Калининграде уже 4 года, да в придачу имел льготы по жилью, поскольку в 1986 году был ликвидатором аварии на Чернобыльской АЭС.