Елена Королевская - Взгляд сквозь время. Сборник

– Умная, умная, – говорили про нее «подружки», – а дура, раз муж так часто прикладывает. Чем его надо так злить-то? – недоумевали они и смаковали подробности, бурно обсуждая, за что и как он ее приложил в последний раз.

Саму Иру они почти никогда ни о чем не спрашивали, «тактично» делая вид, что ничего не замечают. Её тепло расцеловывали при встрече, впрочем, как и всех.

Но самой колоритной из компании была Таня – девушка довольно плотного, нет, скорее полного телосложения, с кожей, покрытой рытвинами от перенесенной ветрянки, носом картошкой и несоразмерно полными губами на фоне маленьких, узких и очень ядовитых глаз. Ее фигура выделялась широкими, низко посаженными бедрами на полных коротких ногах, а единственным, но ярким украшением являлась большая, выпирающая грудь. В среде местных ее звали «подстилка». Жила она с мамой и бабушкой в двухкомнатной малогабаритке. Таня – громкая и разухабистая, очень заразительно смеялась и отпускала точные, хлесткие, приправленные матерком замечания в адрес окружающих.

Всегда считалось, что уж Таня-то точно НИКОГДА не выйдет замуж, так как с ней хоть раз переспал каждый местный парень, включая сегодняшних мужей остальных мамочек. Но замуж она все-таки вышла, и не самая последняя. Правда, не за местного, а, как говорили, за армянина. Ее мужа презрительно за глаза называли «черножопым», а в глаза приветливо «брат». У него единственного в их компании на тот момент имелась личная легковая машина, и он мог достать на рынке, на котором работал мясником, большой дефицит того времени – свежее мясо. Если разговор у мамочек заходил о Тане, то не «плюнуть» в Танину сторону считалось моветоном, но опять же в ее отсутствие. Любимой темой среди подружек стало гадание, кто и когда первым расскажет ее «черножопому муженьку» о развеселом Танином прошлом и что тогда он с ней сделает, учитывая, какие у них там на востоке нравы. А ведь любая из них столько про нее знает, но молчит, такое в их сердцах «благородство», а она позволяет себе колкости в их сторону – неблагодарная. Когда же Таня приближалась к детской площадке, головы у всех слегка втягивались, глаза опускались, попасть под ее острый язык никому не хотелось, и ее приветствовали с «нежным жаром» и целованием наравне с остальными.

Все мамочки примерно одного возраста со своими мужьями. Максимальной разницей между супругами составляла два года. Их возраст крутился в районе двадцати трех лет. И все, кроме «черножопого» и «длинной», изначально росли в общей компании. Жили все рядом, в соседних домах. Сначала ходили в один детский сад, потом в одну школу, гуляли вместе и знали друг о друге всю подноготную. Их стая, сформировалась по признаку ареала обитания. Внутри нее могли кого-то любить больше или меньше, но все они в нее входили. И как бы ни ссорились между собой ее члены, разногласия относились к их внутренним, местным разборкам. Все жили на одной стороне микрорайона. Но есть часть микрорайона, расположенная на противоположной стороне дороги местного значения. Там уже жили чужаки, у них свои девчонки и парни, которые исторически, если не враждовали, то конкурировали друг с другом. За встречи с парнем с «другой стороны» местными парнями девушке делался строгий выговор: «Тебе что, своих не хватает?» Чужака-парня без стеснения могли и побить.

Такая же ситуация и с девушками: кадрить парня с «другой стороны» было опасно, могли и лицо расцарапать, и «темную» устроить. Все посторонние воспринимались в штыки.

Переходить дорогу такой стае опасно. Внутри сообщества действуют отдельные социальные и поведенческие нормы. Любое несоответствие принятым среднестатистическим нормам жизни и морали считалось наглым вызовом. В отношениях не малую роль играло возрастное деление на старших и младших, как бывает в юные годы, когда пятнадцатилетнему девятикласснику четырнадцатилетний восьмиклашка кажется малолеткой, недостойным его внимания, а шестнадцатилетний десятиклассник – умудренным жизненным опытом авторитетом.

Мужья, несмотря на свои двадцать с лишним лет, по-прежнему выше семьи ставили нужды «друганов» и, вопреки наличию детей, довольно активно участвовали в жизни местной молодежи. И от всех «новобранцев» в виде жен или мужей «со стороны» ожидалось некое смирение или даже подобострастие, пока их не соизволят признать и принять в ряды стаи как полноправных членов.

Вечерами после работы абсолютное большинство и свободных, и семейных, оставляли детей на попечение бабушек и дедушек и выходили в «колхоз». «Колхозом» – назывались вкопанные рядом, вдоль забора детского садика два стола. Столы заменяли местной взрослой молодежи клуб по интересам. За ними компании играли в карты, домино, на гитарах, слушали музыку, общались и выпивали. Зимой, когда становилось холодно, народ переходил в ближайший подъезд, и веселье продолжалось там. Всем живущим, у кого окна квартир выходили на эти столы, практически ежедневно мешал полуночный шум. Но жаловаться решались единицы, так как если не их дети, то дети их соседей входили в ту или иную группу. У некоторых аксакалов, время от времени забредавших в «колхоз» расписать партеечку или выпить стаканчик, возраст перевалил уже за тридцать, у самых младших, как их называли «младшая садовская группа», колебался в районе шестнадцати лет. Время пользования столами делилось между группами в зависимости от возраста, а значит, статуса.