Ася Алкимова - Фокусник

Для меня так и осталось загадкой, что в ней было таким притягательным для мужчин. Они липли к ней. Они её обожали. Она никогда не искала клиентов – это получалось само собой. Еще секунду назад она могла болтать со мной, а сейчас к ней уже подсаживался какой-нибудь парень и они без дальнейшей траты времени удалялись на задний двор. Все ее знали, любили, и делали ради нее исключение из своей неприязни к женщинам этой профессии. А она и вовсе не считала себя «ничем подобным».

– Я же не выхожу на панель! – возмущенно заметила она как-то, – Я зарабатываю деньги на своем хобби. И чем это плохо?

Я никогда не интересовалась, сколько ей платят, но что-то подсказывало мне, что это было до смешного мало.

В другой вечер я встретила её молодого человека. Он пришел забрать её, пьяную, домой. Я обратила внимание на его светлые, почти белые кудрявые волосы и узкое лицо. Он был выше меня на две головы и ужасающе сутулился. Я не спросила его имя.

«Зигги» был, конечно, обречен: совершенно невозможно было держать такое заведение в Англии и не попасться, рано или поздно, на глаза полиции. Скорее всего, виноват в крахе «притона» был задний двор, в который можно было выйти из шатра: соседи могли слышать полуночные вопли и песни выбегающих туда посетителей. Это был один из самых уродливых дворов, какой мне когда-нибудь приходилось видеть. Квадратный, не больше шагов двадцати в поперечнике, окруженный низенькой кирпичной стеной, с одним-единственным деревцем в центре, он поражал сверхъестественной захламленностью. Вдоль забора гнили, источая сладко-смолистый запах, доски, и валялись бутылки из-под пива, окурки, забытые предметы одежды, разбитые очки, потерянные стручки губной помады и все осколки, обрывки и ошметки, какие можно представить. На дворе каждый вечер кого-нибудь тошнило, и Зигги спешил туда с ведром и щеткой, стараясь избавиться от вони. От постоянного мытья воздух там был необыкновенно влажным, и будто бы не таким прозрачным, как вокруг.

И не смотря на все это, по сравнению с внутренним убранством «Зигги», во дворе было хорошо и спокойно. В переулке, на который он выходил, едва ли мог поместиться человек, и можно было не опасаясь вторжения справлять нужду (туалета в "Зигги" не было), сворачивать косяки, раздавать или продавать минеты и делиться сокровенными сплетнями. Должно быть, однажды соседям Зигги это надоело, и очень скоро клуб закрылся на неопределенный срок. Я снова осиротела, но теперь я была, по крайней мере, не одна.

К середине осени погода наладилась. Ясные теплые дни, в которых только начинал проявляться золотистый отлив, чередовались с ночами, когда дул ледяной и хлесткий ветер, и хотелось по-зимнему закутаться в шарф и пальто.

Макс и я встречались почти каждый вечер. Эти вечера, темные и звездные, как нельзя больше подходили Оксфорду. Город был беспокоен. Студенты-первокурсники терялись в незнакомых улицах, знакомились в барах и во дворах и пили еще больше обычного в попытке впечатлить новых знакомых. Старожилы праздновали воссоединение, обсуждали лето, и, стараясь отсрочить наступление учебного года, каждый вечер гуляли по главным улицам с бокалами в руках, как на старомодном курорте.

Иногда мы с Максом присоединялись к этим островкам веселья, а иногда уходили в поле с сумками, полными бутылок и пачек сигарет. Мы наблюдали, как под заходящим солнцем зелень проходит все оттенки благородных металлов: сначала желтеет, поблескивая в косых лучах, постепенно становится цвета розового золота, на закате переходит в медный и росисто серебрится в сумерках.

Над водой далеко слышны были крики тренирующихся гребцов, громоподобный шорох гусиных крыльев – птицы вот-вот должны были улететь на зиму – и музыка всех стилей и направлений, смешанная с воплями пьяных англичан.

Именно в такой вечер мы забрели в переулок с одним-единственным пабом «Вдали от бушующей толпы». По иронии, паб был набит, и, не найдя свободного столика, мы остались на улице и закурили. Макс сказал, что хочет меня кое с кем познакомить. Он чуть не подпрыгивал на месте от возбуждения, и, стоило еще неразличимым фигурам показаться в конце переулка, сорвался с места и кинулся им навстречу.

Вблизи они были до смешного разными, эти двое. Тот, что шел чуть впереди, был высоким, узким и смутно знакомым. Как все долговязые люди, он чудовищно сутулился и вытягивал голову вперед, из-за чего был похож на какую-то длинношеею птицу. У него были тонкие руки и тонкие ноги, расхлябанная, пританцовывающая походка, и весь он выглядел так, точно сплошь состоял из спичек и шарниров. Голова его тоже казалась неестественно большой и круглой, а когда он снял капюшон, выяснилось, что она буквально утыкана мелкими тугими кудрями. У него были волосы цвета белого речного песка и круглые серые глаза с короткими веками. Карикатурно диспропорциональный, он широко улыбался и кланялся в такт движениям.