Мирсавой Чикленгирзен - И не Москва… И не Петушки

мужчина уходил всё дальше, не оборачиваясь, к эскалатору, не в силах заговорить с этой девушкой, оглушённый потрясением от невероятных, высочайшей частоты блаженственных чувств, замкнувших его разум,… а инстинкты, обычно, не требуют ещё и звукового словесного сопровождения… он воспринимал трубящий зов плоти так, что ему необходимо сблизится с ней потому, что он, может быть, никогда не испытает такого наслаждения с другими женщинами, но, вместе с тем, его Разум высвечивал ему красным – он сразу потеряет себя…

2008. Свидетельство о публикации №208101600485

Забота о хлебе насущном не забирала его энергии мыслей, и он мог не закрепощаясь, отдавать результаты спокойного творчества бумаге, не забывая, также, регулярно охотиться на вальдшнепов, уток и рябчиков…

Таких людей в России было не много. Не смотря на богатство России талантами, не следует будущим поколениям забывать об этом и самим селекционировать Творчество!

– – – Невозможно выдержать в тишине, громоподобный фейрверк впечатлений, врывающийся в душу и остающийся там пожизненно после прочтения произведений этого, можно сказать, Вселенского Гения, этого «человека – Пушку»!!!

– – – – Сквозь утренний туман пронизывался скрип трамвайных колес, пробуждающий в подсознании Стравинского музыку зловеще-великолепного марша «Еврейской Звезды». Была еще не зима, была краснолистая осень блокадного Ленинграда…

– – – – – Иосиф Мандельштам брел по мокрой, тусклой улице Петербурга. Он был еще маленьким мальчиком, приходившим в синагогу слушать старого раввина, слушать музыку и впитывать все новое и не понятное. Он был «специальным» мальчиком, мужчиной, человеком и собирал все вокруг себя для того, чтобы вспыхнувшее потом внутри его души поэтическое солнце, своими взрывами выплескивало во Вселенную народного ожидания, новые и новые стихи, поэмы и другие вечные произведения…

– – – – – – – – Александр Блок, был свидетелем событий, происходивших в виде брожения умов дворянского сословия Петербурга, и поэма «Двенадцать», явилась предвестником нехороших событий в истории русского народа. В то время над Россией распростерся когтями двурогий, двукопытный, однохвостый Бес!…в образе «Ильича» – фантома дьявола…

– – – – – – – – «Англитер» жил своей беспокойно-помпезной жизнью. Он и не предполагал, что «пшеничный» русский поэт захочет провести в его номере некоторое время, пока гостит в Петербурге. Поэт не знал о том, что его ждали злые силы, готовившие покушение на него… Вот и попал один из номеров и вся гостиница, в историю, как зловещее место убийства «народного гуляки»…

– – – – – – – – – Гумилев, со своей энергией, бегал по Петербургу, по своим друзьям, обществам, кружкам преподнося слушателям со «свободными» головами, собственные стихи и мысли, заводя одновременно друзей и врагов. Но ему все равно было тесно в мирной, спокойной жизни, его тянуло в огонь пожарищ, в огонь приключений, путешествий и необузданных страстей. Он хотел этого и летел на опасный для жизни огонек, ублажая судьбу…

– – – – – – – – – – «Доставая из своих широких штанин»… он всегда по-настоящему думал и заботился только о себе, впыляя другим в глаза образ широкодушного парня, советско -комсомольского Робин Гуда пера и бумаги, но мне почему-то никогда не нравилось его творчество, рожденное лихим безинтеллигентным нонконформизмом, за которым он прятался…

– – – – – – – – – – – Огромная Сила Духа, уносящая писателя далеко от реальной жизни и ее серьезных невзгод во внутренний мир его творчества, позволила создать для человечества незабываемый шедевр – «Доктор Жеваго».

– – – – – – – – – – – – – – —

Петербург помнит все, как само Пространство. Он всегда особенно вампирно относился к людям с повышенной творческой чувствительностью и, не смотря на это, эти люди обожали и боготворили Петербург, чувствуя его, как красивейший город на Земле. Город помогал им творить их шедевры во всех видах искусства, шедевры ставшие эталоном мировой классики.

2008.Свидетельство о публикации №208101800056

Когда я слушаю состояние неопознанного летающего пёрышка – перышка такого выгнуто-выпуклого своими тончайшими пушинками белого-белого цвета или света, которое парит то вверх, то вниз, то влево, то вправо, то вдруг закружится в воздушной воронке, еще больше распушаясь и уносясь. Уносясь от меня, от моего завидующего взгляда, все дальше, все выше – в Солнечную Волшебную Пустоту!