Лилия Шевченко - Имена. Часть первая

Он со своей стороны, также сильно вцепился в её руки, и с большим усилием оторвал их от своего пиджака, и неотрывно глядя женщине прямо в глаза, сквозь зубы сипло просипел:

– Где и когда? А главное во сколько? Быстро мне отвечайте. У меня время деньги. Минута – сорок копеек! Так! Я вас понял. Я сам сообщу вам план при следующем выгуле собак, перед вечерним собачьим туалетом. Владимир с Надей писаются в девять. Тогда и обговорим с вами все детали. Уговор? Да? Я полетел, – сказав быстро все эти слова, он быстро и резко ломанулся от растерянной Маши, как ломится на встречу со своей лосихой в вожделении сохатый, так же на всех парах понесся и наш профессор, уже вовсю предчувствуя, и ощущая зовущий запах денег.

А так же его с бешеною дурью, сорвали с места и потянули за поводки, совсем продрогшие собаки. И неслабый северный ветер, дующий попутно в спину, помчали все мужчину, как небрежно скомканную бумажку.

И он понёсся, как сухой лист, гонимый ветерком. Он мчался, высоко закидывая ноги, выше кистей сверкали его пятки. И всё это вбежало без оглядки в распахнутые настежь двери и пропало. И только долго раздавались звуки и кое-где в подъездных окнах мелькали ноги-руки, хвосты и лапы.

А Марь Иванна, как всегда одна осталась. Рот у неё был открыт, в глазах читалась растерянность и обида на всё человечество.

– Так, что? Кто, где, когда? А главное насколько и за сколько? – вбежал в комнату с расспросами, запыхавшийся лауреат, бросив собачек на пороге.

– Две штуки. Все бабы. Им надоть новы имена. Сговоритесь на деньги, дак и хвамилию себе нову у вас возьмут. Но очень сложно. Очень. Еле досюдова их допёрла. И в плане оплаты, поддаются не сразу, но при умелом закручивании дела, плотют по полной деньгами. И личное вам протеже по другим дуррам – тёткам.

– Так-с, крекс – пекс, дуримекс, оч-чень всё распрекрасно! Я сей момент готов, только помою руки после прогулки.

Профессор вприпрыжку понёсся в ванную. Оттуда донеслось его радостное пение, под звуки, льющейся воды.

Этот редкий, изумительный в своём желании – мыть руки после туалета и прогулок, человек, всегда именно этим восхищал свою домоправительницу.

Она ещё в глубокой молодости перенесла через мужчин тяжелейшую психологическую травму. Будучи всегда, девушкой, чрезмерно наблюдательной, она и пронаблюдала страшные для её неокрепшего рассудка вещи. А именно, как категорически не моют руки, особи мужского пола после посещения ими туалета.

Женщины не мыли своих рук за малым исключением, а эти, мужские единичные экземпляры, мыли руки только в порядке исключения из правил. А ведь если разобраться, женщинам и не приходится, простите за сравнение, при посещении туалета, как мужчинам держаться за свои «телескопы».

– И как жить после этого?! Как здороваться с ними за руку?! Браться после них за дверные ручки?! Как?! – терзалась женщина.

Звездина, как ни старалась, никогда не могла этого понять, а тем более простить всё это мужчинам.

Звездина Ивановна, уже только за одно, это, простила Эросу Купидоновичу и всех его непутёвых жён, и всех его клиенток, этих припадошных баб, и всех его сыкливых собак и все его ей непомерные долги, накопившиеся за годы. Она кормила, поила, убирала, носила и тащила в дом всё, включая клиентов. Она, сама лично отыскивала их во всевозможных местах и заведениях.

Учитывая специфичность профессорских консультаций, это было и – эх, как не просто. Но куда ей было деваться, ведь без неё профессор никогда бы не выжил. А она никогда бы не увидела от него расплаты всё увеличивающихся ей долгов!

Эрос предстал, пред ясны очи Звездины умывшимся, причесавшимся и вполголоса напевающим свой любимый фашистский марш «Дольче зольдатен, унтер официрен».

– Фу-у-у! Вы опять взялись за старое, хвашист проклятый? Зашибу счас, сволочь немецкую! – гневно вскричала Звездина, не выдержав пыток фашизмом. Она всегда была истинным ленинцем, преданным идеям коммунизма.

– Не немецкая сволочь, а фашистская. И это абсолютно разные вещи, которые прошу не путать. А этот вальс, пардон, марш, он шикарен и я не подумаю отказываться от него.

– Счас, как дам вам тряпкой по лысине, а ну, марш вальсом на работу, – размашистыми движениями с мокрой тряпкой в руках она стала, как истинный коммунист-антифашист загонять профессора на работу в его кабинет.

А он не сильно-то и сопротивлялся, уклоняясь от взмахов мокрого полотенца, пританцовывая и напевая всё тот же марш, он ужом проскользнул в «консультационную». Через мгновение он выглянул оттуда со словами: