Катерина Кюне: Здесь должна быть я

Я полностью перебралась в домик через четыре дня после дедушкиного отъезда. Я даже пыталась в нем спать, но это не всегда получалось, потому что шершавый деревянный ящик, который я использовала в качестве скамьи, был короче меня самой и слишком узкий, чтобы как следует свернуться на нем калачиком. На ящик я постелила шерстяное одеяло, уютно закутавшись в которое, можно было согреться. На улице была первая половина октября и ночи становились все холоднее, хоть о нашем городе и говорили, что это юг. Кроме того, я хорошо утеплила окна. Я занавесила их толстой, мягкой мешковиной, которая до этого без дела валялась в летней кухне. Конечно, мне хотелось красивые занавески, как были в нашей северной квартире – с осенними листьями или звездочками, но ничего такого мне найти не удалось. Зато у меня была самодельная масляная лампа. Масляная лампа намного лучше свечей, потому что свечи быстро сгорают и их постоянно нужно покупать, а денег у меня не было. Зато запас растительного масла в доме имелся значительный – бабушка брала его на рынке трехлитровыми банками. И веревки, которая шла на фитили, я нашла у папы жирный моток. Не представляю, зачем она нужна была папе. Этим количеством веревки можно было повязать целый город.

Лампа – это очень важно. В любом жилье. В моем лампа была центром. Горящее масло приятно пахло. А сияние словно скрепляло отдельные части домика между собой. Когда дул сильный ветер и швырял на шиферную крышу сорванные с виноградника листья, казалось, что только благодаря лампе маленький домик продолжает упрямо стоять и греть своего единственного обитателя. Мешковина трепещет, за поясницу хватает холодными пальцами сквозняк, но если с поджатыми ногами завернуться в одеяло и не отрываясь смотреть на масляное пламя, чувствуешь себя в безопасности.

Я даже уроки стала делать в домике при лампе. Особенно, когда мне удалось наладить бесперебойное горячее питание. Ставила под столик портфель, скрещивала на ящике ноги и решала примеры. Домашние задания были легкие, тем более меня по приезду определили в самый отстающий класс, потому что остальные оказались переполнены. У меня на все уходило минут двадцать. Потом я убирала тетради и учебники в портфель и приступала к ужину.

От стряпни бабушкиного производства я быстро отказалась. И не потому что, подобно дедушке, уличила бабушку в несоблюдении санитарных норм. Просто готовила бабушка невкусно. К тому же, если я ела её ужин, который на самом деле был обед, я чувствовала себя обязанной с ней общаться и начинала от нее зависеть. А этого мне совсем не хотелось. Поэтому первое время я совершала набеги на холодильник и утаскивала в свое логово какую-нибудь сухомятку: колбасу с хлебом или хлеб с маслом. Кроме того, я практиковала собирательство. У нас во дворе росла старая груша. Я залезала на крышу летней кухни и могла ужинать лежа и без применения рук. Был еще кислый виноград, яблоки, ворованные с соседской яблони с помощью специально заготовленных мною проволочных крючков для подтягивания веток, и сливы, которых можно было нарвать по дороге из школы сколько хочешь.

А потом внезапно мне стала поставлять еду наша соседка. Та самая, которая любила трезвонить в калитку и голосить на весь район, как ограбленная. Васильевна. Впервые она сделала это, подкараулив меня из засады. Я шла из школы и когда проходила мимо ее дома, она внезапно высунулась из калитки. Она вообще любила наблюдать за всеми из засады, незаметно. Например, она исподтишка подглядывала за нашим двором и огородом из своего окна спрятавшись за белой кружевной занавеской. А потом докладывала папе, что я де опять ела зеленую смородину. В конце концов я очень разозлилась, что не могу спокойно поесть зеленой смородины в собственном огороде. И решила победить соседку её же методами. Я знала, что Васильевна почти каждый день ходит на рынок. Рано утром я устроила засаду в «слепой» зоне, в углу нашего участка, который из соседского окна не просматривался. Зато оттуда было хорошо видно соседскую калитку.

Прошло полдня, все тело у меня затекло и никакой смородины мне уже не хотелось. Но сдаваться я не собиралась. Дело ведь не в смородине, дело в праве на частную жизнь, понимаете? И я дождалась. Соседка тихонько прошмыгнула в калитку, звякнула защелка и пошелестели, удаляясь, колеса продуктовой тележки. Я вырвалась на волю и сначала просто бегала по огороду туда-сюда. Без присмотра, свободная, как кладбищенская ворона. А уже потом, торжествуя, обдирала зеленые вишни, крыжовник, малину и зародыши слив. Запихивала их в рот немытыми и с ухмылкой поглядывала на кружевную занавеску. Потом я еще в отместку соседке наворовала у нее черешни, притащив в огород стул и подтягивая с него ветки все теми же проволочными крючками, о которых я вам уже говорила. Вечером Васильевна нажаловалась папе. Что, на тебе, я ворую черешню, вместо того, чтобы нормально попросить. Ведь ей, соседке, не жалко. Но папа не стал меня ругать. Ему тоже не нравилось, что Васильевна нас «пасет» из-за своей белой шторки.