Олег Ока - Возвращение в деревню мертвецов. Ужасы

– Пришла, Светка, – сказал Сергей, не зная, что говорить. – Ты садись, не надо стоять… Ты всё знаешь?

– Я всё знаю, – ответила Светка, еле слышно. – Люди здесь не виноваты.

– Да… Значит, в органы сообщать не будем? – этот вопрос на самом деле подразумевал, что официальные органы совсем не надо вмешивать, дело своё, семейное, зачем привлекать к деревне ненужное внимание.

– Да, не надо.

– Ты как? Помощь не нужна? Может что-то сделать надо? Побыть с тобой кому-то? —

– Не надо беспокоиться, дядя Сергей. Малтан поможет с похоронами. Пусть к вечеру зайдёт твоя Ирина, подготовить надо, … не знаю, помянуть человека.

– Да, да, это сделаем, – подхватил Гамлаев, а Малтан поднялся, подошёл к Светке, потрепал по плечу, вздохнул.

– Я схожу за ним. Найду?

– Под третьей сопкой, с нашей стороны. Я пойду, баню стопить надо.

Малтан пришёл через час, зашёл на кухню к Светке, снял шапку с мокрой головы, зачерпнул ковшик воды, долго пил, остаток вылил на затылок.

– Ты права, девонька, людей там не было. Что дальше надо сделать?

– Отнесите в баню… Только, дедушка, прошу, сделайте сами. Я… не могу.

Он понял, она не видит мёртвого Сашу, НЕ ХОЧЕТ знать, что его больше нету. Пока это дойдёт до души…

Деда опять не было час. За это время Светка пожарила мяса, накрыла стол, достала из холодильника бутылку спирта, всё это автоматически, не думая ни о чём. Когда Малтан вошёл, постаревший ещё на много лет, она сидела у окна. Малтан посмотрел на неё, подошёл к столу, налил пол-стакана спирта, опрокинул в рот, потом сел, зацепил вилкой кусок мяса, долго жевал немногими зубами.

– Я переночую во дворе, – это была не просьба, а сообщение. – Ты, Светка, никуда не ходи, не надо, я тебя очень прошу. Плохо может быть. Человек один с этим не справится.

Потом пришла жена старосты, суетливая Ирина, Светка ей не помогала, смотрела в окно и кусала губу. Ирина участливо смотрела, смахивала иногда слезу, один раз хотела что-то сказать, но смогла только – «Хорошая моя», махнула рукой. Приготовила миску салата с черемшой и папоротником, подумала, сказала;

– Остальное завтра, с утра.

Постояла, больше ничего не сказала, ушла. Что можно сказать в таких случаях?

И Малтан больше ничего не говорил, как стемнело, взял бутылку со стола, с сожалением посмотрел на остатки мяса, с жалостью, прищурив глаз – на Светку, ушёл во двор, устраиваться на ночь.

Светка, оставшись одна, прошла в спальню, выволокла из-под кровати коричневый чемодан, открыла. Там были матерчатые мешочки неизвестно с чем, старые тетрадки, сухие веточки, бусы, и книга, старая, с печатными и рукописными страницами. Светка села у печи, зажгла свечку, долго листала страницы книги, шевеля губами. На улице шумел всё усиливающийся ветер. После двух Малтан потихоньку зашёл в дом, встал в дверях, молча смотрел на Светку, склонившуюся над книгой, покачал головой, так-же бесшумно ушёл. Беспокоился он, что-то его пугало. Старый человек видел много смертей, видел, как люди воспринимают уход близких, чувствовал он, что в душе Светки рождается непонятное, и ему не нравилось то, чем это может стать. Он так и не заснул.

Гонлаевы пришли часам к восьми, прибрали двор, всё мешающее унесли за сарай, поставили у бани козлы, на которые положили доски, накрыли их простынями, потом в бане одели тело Саши, вынесли его на доски. На столе у дома была расставлена посуда, угощение. Сельчане приходили по одному, молчали у тела, усаживались кто где, кто-то выпивал стакан, закусывал. Молчали, курили, женщины и мужики. Постепенно собрались все, кроме самых малых с их няньками, и старых, кому уже ходить трудно было, да тех не было, кого староста услал на кладбище, могилу готовить. За всё время не было сказано ни слова, Сашу знали все, что говорить? Да и Светку жалко было, любое слово могло сделать хуже. По знаку Сергея несколько мужчин обернули тело медвежьей шкурой, обвязали, подвели лошадь с дрогой, положили и пошли со двора. Кто-то пошёл следом, кто-то остался во дворе, пообщаться, кого-то дела увели. До места погребения пришли человек пятнадцать. Могила была вырыта за старой, бревенчатой часовенкой, покосившейся, замшелой, с не закрывающейся дверью, про неё иногда ходили разные слухи, которые вызывали у старосты желание разрушить её и построить новую, освящённую. Потом слухи успокаивались, желание пропадало, только кто-то из старых иногда заходил, затеплял свечку перед образом, приносил еловых лап, так и стояла часовня…