Марина Иванова - Ген жизни

– Ма, а дядя Гриша еще придет? – грустно спросила Марго.

– Не знаю, – вздохнула мама, убирая со стола. Она смахнула со стола крошки в руку, проглотила их, запивая чаем.

На весь дачный участок расползался запах зайчатины с луком, который девочки нашли на соседней даче. Печка во дворе дышала жаром. День выдался солнечным. Будто не было холодного октябрьского дождя ночью. Заяц был жирненький, набравший соку за летние урожаи, мясо шкворчало так, что слюньки сами собой проглатывались вместе с запахом. Девочки никогда не ели зайчатину.

«Как все – таки хорошо жить в деревне. Мясо бегает под ногами, лук, яблоки, печка на улице, – думала Марго. – А какое красивое ласковое солнце».

Осеннее солнце действительно было нежнее летнего жгучего. Валентина подставила лицо ласковым лучам, скрестив руки, улыбалась, вспоминая вчерашнего гостя.

К дому подъехала грузовая машина с шифером. Григорий Фомич кивнул Валентине, тут же по – хозяйски снял привезенное добро. Затем аккуратно сложил его стопкой во дворе, так же улыбаясь кивнул и уехал. Валентина даже не успела пригласить гостя к обеду. Марго подбежала к маме, удивленно посмотрела на эту серую волнистую груду.

– Что это? – спросила она.

– Крыша, дядя Гриша привез.

– Какой дядя Гриша? – возмущенно раздалось за спиной.

Валентина оглянулась, увидела мужа в красивом белом костюме и галстуке. Она бросилась его обнимать. Но он аккуратно отодвинул ее в сторону, сурово глянул и повторил: «Какой Гриша? Я вам сказал, чтобы отсюда не высовывались?»

Марго радостно обняла ногу папы, поцеловала его белый костюм, крича на всю дачу: «Ура! папа с работы пришел! Я так тебя люблю, что так долго?». Но Василий Федорович брезгливо отцепил детские ручонки от белоснежных брюк, отряхнулся, вопросительно зло глянул на жену: «Что молчишь?».

– Вася, мы не высовывались. Ночью был дождь, пришел хозяин дачи, мы сказали, как ты учил, что из Карабаха бежали, – взволнованно объясняла Валя. Но понимала, что эти слова мужа не успокаивают. Он глянул свысока на нее, перевел взгляд на лаковые ботинки, улыбнулся и вновь зло глянул на нее.

– Значит так, Валя, я пришел попрощаться. Теперь у нас с тобой разные пути. Я встретил другую женщину, полюбил, – не глядя на жену, произнес Василий Федорович Поделкин. – Вот документы на детей, твои паспорт, – протянул он файловку. – Говори всем, что ты из Карабаха, в паспорте стоит карабахская прописка, я все уладил, летал туда к друзьям. Так что вам должны дать статус беженцев. Прощай.

Василий Федорович развернулся, быстрой походкой уходил от Вали навсегда.

Она стояла, не понимала, что он такое говорит, какая прописка, какая другая женщина, какой Карабах.

– Вася, а как же обед? У нас сегодня зайчатина, – крикнула Валя вслед мужу.

Марго стояла рядом, все слышала, побежала за Наташей, на ходу вытирая слезы. Она рыдала, всхлипывала заикаясь: «Друзей не бросают, друзей не бросают, друзей не бросают!». Наташа услышала крики, выглянула из соседней дачи.

– Что ревешь? – грубо спросила она.

– Нас папа бросил! – плакала Марго. – Сказал у меня другая есть.

– Что ты несешь? – закричала на младшую сестру Наташа и побежала в след уходящего белого костюма, который на ходу махнул рукой, остановил такси, уехал.

Марго упала на землю, царапала маленькими коготками подсохшую глину, оставляя борозды кричащей души во дворе, била кулачками так сильно, что утрамбовала огромный кусок вокруг себя, забивая в него боль, которая сделала ее взрослой.

Наташа молча стояла возле Марго, сжав посиневшие кулаки, смотрела в одну точку, где только что находился белый костюм. Огонь злости в этот момент сжег всю вселенную вместе с отцом.

– Гришку убили! – кричала соседка по лестничной площадке, показывая на уезжающую машину скорой помощи.

– Что ты мелешь? – спрашивали собравшиеся зеваки во дворе. – Откуда знаешь, что убили?

– Я его первая нашла. Смотрю дверь открыта, заглядываю лежит в лужи крови. Я сразу милицию и скорую вызвала.

Народ вздыхал, Григория Фомича любили все. Самый безобидный мужик города Ставрополя. Всегда поздоровается, никогда грубого слова не скажет. За что же его так? Ведь крепкий мужик был. Работал на заводе Поршневых колец наладчиком. Станок закряхтит, закашляет, он уже рядом, Его ценили на работе, дали двухкомнатную квартиру на улице Жукова. Как раз напротив Дома пионеров. Григорий часто на балконе смотрел, как детские ручейки стекались на занятия в этот океан творчества. В окно видел, как танцуют, поют, рисуют. За сыном очень скучал. Говорят, непутевый был, из тюрьмы не выходил, жинка от этого покинула Гришу рано, переживала за урода сына. Григорий Фомич после нее вообще ни на одну женщину не глянул, десять лет так и прожил один. Видно жена к себе забрала, соскучилась. Конечно, этот головорез новую квартиру отца даже не видел. Он же с ними в коммуналке жил на Карла Маркса в старом пошатнувшемся доме, который под снос был определен.