Александр Гордеев - Дай руку, капитан!

Перед глазами, словно в забытом фильме, начали раскручиваться ленты-воспоминания: мелькали дни, недели, годы, высвечивая значительные и незначительные события, факты, детали. Все начиналось очень и очень давно. За бедностью и трудностями открывалось и что-то хорошее в нашем послевоенном детстве, в котором мы тоже беззаветно любили футбол.

По стук колес крупным планом предстал передо мной мальчик, белобрысый и худощавый. Нетрудно догадаться, что это был я. Но ведь вот какая штука: себя взрослого я уже не мог поставить рядом с ним. Виделся он мне со стороны, как бы в третьем лице.

Ну что ж, начну, пожалуй, вспоминать о себе в третьем лице, раз такое дело.

Итак, Андрей Ковалев, который еще и в школу ходить не собирался. Очень хорошо помнит он черную тарелку запыленного репродуктора, висевшую на беленой стене почти под потолком. Тогда многие предметы, начиная с портрета Сталина, фотографии в рамках, картинки, полки с утварью, книгами, размещали на гвоздях очень высоко. Наверное, родители боялись, что дети малые могут разбить стекло, порвать что-то в книгах и, упаси Боже, совершить налет на сладкое – конфеты, сахар или пряники.

И вот тихим летним вечером, когда в сумерках уходящего дня потемнели за окном листья на кленах, в репродукторе что-то зашипело, щелкнуло, и в комнату, где никого не было, откуда-то издалека вторгся беспокойно-бодрый перезвон невидимых колокольчиков. А за ним, словно толчками, выплеснулась невероятно мелодичная, упругая и быстрая мелодия.

Как потом выяснилось, это был футбольный марш. Андрюшка как завороженный слушал его, позабыв об игрушках, которые возил по полу. Игрушки заменяли клапан от противогаза, рубчатый корпус противотанковой гранаты, крышка от солдатской табачницы с проушинками для ремешка – мелкий хлам грязно-зеленого цвета, оставшийся от войны. Да много чего броского оставалось после нее: продолжали зиять по хутору воронки от сброшенных с немецких самолетов авиабомб, и там и сям стояли обгорелые хаты, а то и торчали в небо печные трубы. И родители говорили: «Это Матерь Божия спасла и оборонила нас от фашистов – полста верст не дошли до нас…».

После марша он услышал возбужденный голос человека, который взахлеб спешил рассказать о каких-то воротах и мяче. На самом интересном месте его бесцеремонно заглушали голоса людей, можно было догадаться, что их собралось видимо-невидимо. А когда голоса затихали, слышны были свистки. Невидимый дядька говорил-говорил, а ропот не умолкал, напоминая о том, что собравшиеся толпы еще не раз заглушат его.

Нет, ничего Андрейка не мог тогда понять. Только мелодию марша усвоил без запинки. Под нее хорошо было босиком, особенно по лужам после дождя, гонять по улице ржавый обруч от кадушки, поддерживая его в верхней части куском проволоки с крючком на конце.

Позже Андрюшка оказался свидетелем семейной драмы. Домой вернулся на велосипеде из станицы Староаннинской гостивший неделю у бабушки старший брат Владимир. Видно было, как он избегал встречи с отцом – крутым по характеру человеком. И вот почему: перед отъездом брату купили новые полуботинки. В семье никто, кроме отца, не заметил, в какое состояние они пришли после поездки. Рассерженный отец тряс ими перед лицом старшего брата, тыкал пальцем в сбитые каблуки и облупленные носы, все больше и больше распаляясь:

– Кучу денег за них отвалили, кучу рублей! Для чего мы барана продавали? В школу тебя готовили, как человека приобули. А ты? Кто ты теперь у нас? Босяк, вот кто!

– Что я? Все ребята играли, и я играл… Мне что? В стороне стоять, что ли?

– Мог бы и босиком побегать! Ишь господин. Футбол – дело хорошее, но зачем же ботинки рвать?

– Но ведь мы же не проиграли…

– Чего-чего? Корову не проиграли? Нет, ты скажи мне: кого и когда футбол кормил? Городских бездельников? Дык они в городе живут, голубей с присвисточкой после жидкого супцу гоняют, а ты же сельский. Тебе ли на них равняться?

Старший брат опасливо оглядывался, как бы отец в гневе своем не пристукнул чем-нибудь попавшимся под руку.

– Говори, кто вас футболом заразил? Уж не Павел ли Федорович? Дык о нем всякое гутарят. Вроде бы в плену с немцами в энтот футбол гонял. А он, чудак, все никак не может оправдаться: никто его побаски всерьез не берет…

– Да перестань же ты, Петя, – вмешалась мать. – И горожан припомнил, и человека с несчастной судьбинкой приплел. Наш сынок в этой обушке всю осень может проходить. Пусть к сапожнику Рикитяну сходит. После и валенки понадобятся.