Джасур Исхаков - Голубка

– Помогите, пасаны, нам гуляй надо… А потом попробуйте наша мяса… – с акцентом предложил он нам, и мы согласились. И совсем не пожалели об этом…

Пришли мы загодя, побродили по преобразившемуся парку, затем нашли Тасиса. На правой руке у него красовалась красная повязка с тремя буквами «ДНД», что означало «добровольная народная дружина». Он направил нас к седому греку, который заведовал приготовлением мяса, и что-то сказал ему, показывая на нас.

– Это дядя Манолис, – представил его Тасис. Улыбающийся Манолис повёл нас к вертелам, за которыми надо было следить, показал, где лежат уголь и дрова. Потом пошёл между рядами вертелов с большой кастрюлей и стал мазать широкой кисточкой бока бараньих туш каким-то соусом. От него исходил запах чеснока, райхона (грек называл его «базиликом») и ещё чего-то неуловимого. Уголь, как и в прошлом году, был хорошим, блестящим и крепким. Он трудно разгорался, зато потом горел ровным голубым пламенем и давал отличный жар.

Парк постепенно наполнялся. Греки со всего города: старые хромые ветераны, молодые красавицы, весёлые дети, скромные женщины в платках, юноши и мужчины – неторопливо спускались по лестнице, о чём-то переговаривались, останавливались у транспарантов, разглядывали портреты.

По случаю праздника одеты все были нарядно: брюки отглажены, туфли вычищены, волосы набриолинены. Женщины благоухали духами. Трудно было узнать в этих степенных людях штукатуров и маляров, плотников и швей. Из динамиков уже звучала греческая музыка, необыкновенно печальная и одновременно светлая. Я в тот год прочитал адаптированную книгу «Мифы Древней Греции» и, вглядываясь в лица, пытался представить, как мог бы выглядеть отважный Одиссей или его верная жена Пенелопа…

…Уголь постепенно разгорался, черные его бока покрывались белым горячим пеплом. Сквозь листву была видна раковина эстрады. Какой-то человек говорил что-то резкое, размахивал рукой со сжатым кулаком. Время от времени зрители горячо хлопали в ладоши, поддерживая выступающего. Изредка слышались слова, которые были нам понятны – «фашиз-мос», «империализмос»… Потом стоя пели хором гимн Греции и «Интернационал».

Витёк размахивал картонкой, раздувая пламя. От дыма глаза его слезились, но аромат мяса раззадоривал аппетит:

– Ух как жрать-то хочется…

В доме Витька редко видели мясо. Мать варила и жарила картошку, делала икру из баклажанов и умела готовить вкуснейший макаронный суп только на поджаренном луке. Жили они бедно, но даже те небольшие деньги, что были, уходили на водку для отца Вити, дяди Серёжи. Он был контужен на войне и уже после третьей стопки начинал страшно заикаться. На груди его была татуировка – обнажённая женщина, однако, когда Витёк достиг семилетнего возраста, мать заставила мужа вытатуировать на «бесстыжей» лифчик и трусы.

Подошёл седой Манолис, глянул на наш уголь, и, удовлетворённо кивнув, показал на часы:

– Через польчас ставить охонь.

Вновь смазал мясо своим соусом и пошёл проверять остальные вертелы.

А праздник был уже в самом разгаре. Отовсюду слышались музыка, смех, возгласы. На освещённой эстраде дети танцевали сиртаки, высоко поднимая колени.

Небо ещё было светлым, но под деревьями, где мы разжигали угли, было уже темно и через пепел светилось пламя.

Рядом, по аллее, не замечая нас, шла пара влюблённых. Мужчина что-то шептал девушке на ушко, она звонко смеялась и отводила его руку, которой тот пытался обнять её за талию. Девушка что-то сказала по-гречески, и даже я, не зная языка, догадался, что это было шутливое «Дурачок!»

Среди деревьев вспыхнули разноцветные гирлянды. Ветер качал листву. На лицах влюблённых мелькали причудливые отблески.

– Умеют же отдыхать люди, блин! – грустно вздохнул Витёк и закурил папироску, стыренную у отца.

А на сцене, сменив детский танцевальный ансамбль, уже пел, аккомпанируя себе на гитаре, молодой певец.

Мы разложили под своими вертелами уголь. Опыт уже был, и соседи, такие же пацаны, как и мы, с уважением посматривали на нас. Угли надо было разложить равномерно и на определённом расстоянии от туш. И, главное, надо было вертеть ручку вертела – медленно и беспрерывно. Это была непростая задача: спинка барана была тяжелее брюха и всё время тянула вниз. К тому же приходилось непрерывно стоять на коленях, а жар от углей обжигал руки и лица. Но всё скрашивалось невероятным ароматом, исходившим от жарившегося мяса. Туша, обмазанная соусом, постепенно покрывалась аппетитной золотистой корочкой.