Ольга Виноградова - Цзунцзы, дроны, Гуань Юй

Дружба наша с В. лаоши и вообще была странной. Ровесница, красавица, страстная поклонница поэтов и поэзии, она и тянулась ко мне, и воспринимала меня как соперницу. Но в начальной фазе нашего общения, в эйфории медового месяца моей любви к Ханчжоу, я слишком поспешно открыла ей свои карты.

…Мандарины оказались подгнившими, почти половина. Я увидела в этом зловещий знак. Срочно нужно было кого-нибудь обнять. Я вспомнила про своих друзей – мексиканскую пару – они лучшие обнимальщики в этом холодном мире. Приходите ко мне, братцы! Мы выпьем вина, вы покажете мне, как танцевать сальсу.

Если ты нуждаешься в дружбе так же сильно, как в тепле и пище, если друзья вырастали для тебя прежде в любом ландшафте как грибы после дождя, – то в Китае забудь об этом. Воздух, которым ты привыкла дышать, больше не подходит для дыхания. Впервые ты не можешь отличить формальное дружелюбие от искреннего чувства. Тренируйся, детка! Помимо того, что ты каждый день ешь палочками всяких жуков, и запихиваешь грудь в китайские размеры, ты, словно ослица, будешь вечно выискивать здесь среди отравленной газонной травы съедобные сорняки.

Китайцы никогда не будут твоими друзьями – говорила мне десять лет назад, ещё до моего приезда сюда, Маринка, тогда работавшая в Китае. – Однажды ты становишься им неинтересен, и вся дружба рассыпается прахом. У меня там, в Ухане, была всего одна подруга. Хотя и эту ко мне, видимо, приставили.

– Ну, ребята, – тормошу я мексиканцев, – у вас уже большой опыт. – Что вы думаете? Как дружить с китайцами? Возможно ли это вообще? – Диана пишет магистерский диплом о международных отношениях. Влади уже закончил учёбу. Они здесь пять лет.

– Трудно. – Диана начинает с мексикано-китайских отношений. Моя воображаемая камера отъезжает подальше, озирая социально-экономический ландшафт. – Мексиканцы не доверяют китайским партнерам. Они оказываются слишком осторожны там, где нужна смелость, и простодушны в ситуациях стандартных. Нас постоянно отбрасывает назад, – Диана качает своей гривой тяжеленных черных волос. – Ну а если лично о нас… Мы приобрели тут трёх подруг. Первая была нашей учительницей – и предложила учить нас дополнительно. Знаешь – это было совсем не дёшево, но мы согласились. И после того, как мы полгода платили ей – после этого, okay, она стала нашей подругой. Ну да, подругой, уже совсем. Вторая сблизилась с нами, потому что находилась в трудном положении – развелась с мужем. Разводы здесь не приветствуются, и она стала настоящим изгоем: без крыши над головой, без семьи, без денег. Ну а третья… Эй, Влади, налей-ка ты нам уже…

Я же в ответ жалуюсь им на Чжоу Цзе, мою тридцатидвухлетнюю учительницу китайского. Ещё один экзотический фрукт из провинции Чжецзян. И ещё одна пародия на подругу. Ох, как здорово она мне в первое время помогала. Я советовалась с ней по любому поводу. Мы вместе обедали. А однажды она пришла ко мне помочь купить билеты на самолет и заказать гостиницу. И потом выставила счёт. Нет, он не превышал цены уроков – он ей вполне соответствовал. И урок тот действительно был что надо. Я тогда бросила на какое-то время с ней заниматься, с Чжоу Цзе. Брезговала.

Мексиканцы в ответ на мои истории и бровью не ведут. Что на мандарины, что на эту. – Возможно, – хмыкают они, – она и вправду считает себя твоей подругой. Но у них так причудливо разложены в голове все эти категории деловых услуг, обмена ими, приемлемых и неприемлемых подарков, дружеских и сверх-затрат, что нам этого не понять. Но с какого-то момента ты почувствуешь, что ты залезла на эту гору – и начнешь получать дивиденды.

Так мы сидим. Мексиканцы кормят меня настоящим шоколадом, суховатым, чуть даже похрустывающим, нам незнакомым, прямо космическим, смягчают английские фразы своей обволакивающей фонетикой, восклицают по-испански, сверкают глазами. Мы запиваем шоколад вином, а вино закусываем шоколадом, мы выбираем из моего ящика с мандаринами счастье, еще не успевшее подгнить, мы читаем стихи по-испански и русски, и в какой-то момент замечаем, что уже светло, оглушительно свиристят птицы, кашляет в будке охранник. Я их провожаю. Немного осоловелые, мы ждем, когда выйдет шифу в своих подштанниках и откроет ворота.

…Ранее утро, рассвело ещё не очень. Ты сидишь у меня на кухне, мы одеты в одинаковые длинные холщовые рубахи и едим какие-то незнакомые зеленые вяжущие ягоды. В окно моей кухни видно улицу Xixi, и на улице ещё закрыты пыльные рольставни магазинчиков и кафе, и их хозяева ещё не повылезали стирать и чистить зубы – прямо тут, на дороге, и готовить что-то в кипящем вонючем масле, и играть в карты, и препираться, и ещё не ездят ни мусорщики на своих велосипедах с прицепами, ни горожане на мопедах, ещё даже горят фонари… Из двух вагончиков, брошенных посреди улицы будто случайно, ещё не высыпались как горох маленькие рабочие с папиросками и не полезли на леса – ремонтировать фасады к Саммиту Большой восьмерки… Ты говоришь о чём-то и вдруг обрываешься на полуслове – я поворачиваю голову и вижу, что твоё лицо в полумраке кухни стало совершенно белым. И ты киваешь на окно и что-то шепчешь помертвевшими губами… И опрокидывается миска с ягодами… Я оборачиваюсь к окну – на нашем большом дереве сидит и раскачивается ОНА.