Екатерина Андрусевич - Улей

Некоторые не двигались. Лежали связанные на земле. Грязные, лохматые, очень худые, раскинув руки и ноги, уже не пряча свою наготу. Он ходил между ними, разглядывая без любопытства, лишь убеждаясь, что они ещё живы. Иногда для этого он тыкал в их измученные тела краем ботинка.

Почти у каждой был жар. Кто-то чуть слышно или беззвучно плакал. Почти все стонали. Кто громче, кто тише. Лежали в неудобных позах, с подвёрнутыми под себя руками и ногами, словно тряпичные куклы, брошенные на землю. Безучастно смотрели перед собой, почти не реагируя ни на шаги, ни на его голос. Запертые. Забытые.

– Ну вот, птички, дочирикались. Давно я вас не проведывал. Даже успел кое-кого подзабыть. Кто тут у нас?

Он присел на корточки над одной из них, лежащей на животе. Перевернул её лицом вверх. Она приподняла веки, увидела его и тошнота подкатила ко рту так быстро, что девушка едва успела повернуть лицо набок, чтобы не захлебнуться в собственной рвоте.

Он отпустил её плечо и отпрянул.

– Фу, какая ты грязная. Мерзкая. Мерзкая девка.

От раздражения его голос срывался на фальцет.

Встал, ещё раз окинул своих узниц взглядом. Подошёл к тем, кто смог отползти чуть в сторону от других. По очереди взял их за ноги и рывком подтащил к другим, к центру кучи из обнажённых женских тел. Их волосы спутались. Лица, тела, ногти были испачканы землёй.

Одна девушка, очень худая и измождённая, подняла голову, собралась с духом и постаравшись улыбнуться и придать голосу максимальное спокойствие и нежность, сказала:

– Милый, Вадим, ты такой красивый сегодня. Как насчёт того, чтобы пойти погулять вместе в реальном мире? Мне ужасно надоело здесь лежать.

Он подошёл к ней и наотмашь ударил по лицу. Она охнула и отключилась.

Он одёрнул руку, стряхивая кровь, вытер руку об штанину. Поднялся и зашагал в сторону, вереща на ходу:

– Вы мне надоели! Тупые страшные куклы. Грязные. Грязные куклы. Я хочу себе новую. Дверь!

В одной стене комнаты появилась огромная деревянная дверь. Он пнул её ногой и шагнул в голубой туман.

Одна из жительниц Улья, лёжа на большом металлическом столе, абсолютно голая, застонала во сне. Из её носа потекла кровь. Она не просыпалась уже больше трёх недель.

Макс лежал на берегу. Волны накатывали на ступни. Он злился, размышляя:

«У меня была цель, а я на всё забил. Просто постепенно подменил главное вот на это дерьмо – бесконечные новые тела, кувырки, типа-страстные поцелуи. Они так реальны, но их нет. Это всего лишь проекции моего мозга. Дым. Мыльные пузыри, как в детстве на сделанных отцом фотографиях. Нет глубины. Нет истинного. Важного. Ценного. Этим не дорожишь ни мига после открытия глаз. А вдруг я так и проживу до конца жизни? И ничего не останется, как сказал Вадим. Только пепел. —

Он перевернулся на живот и стал набирать в ладонь и высыпать горкой песок.

– Как там Миша? Он хотел играть в футбол с соседскими мальчишками, а теперь, наверное, сам учит мальчишек чему-то важному. Оперировать, спасать. Правда, теперь осталось только название – врач. Скорее, он – инженер. Наладчик. И программист. Вот что делает теперь врач – программирует машины. И задаёт цель. А я?

Наверно у Миши есть дети. А я кувыркаюсь с девками пять раз в день».

Он уставился на линию горизонта. Там, где океан сливался с небом. В носу что-то сдавило. Он начал шмыгать. Рот скривился.

Справа раздался голос:

– Эй! Эй! Я не знаю как тебя зовут. Красавчик!

Макс повернул голову вправо и увидел… Рыжую.

– Иди к чёрту, я тебя не звал – он отвернулся и нахмурился. Раньше такого не бывало, чтобы объекты появлялись до осознанной команды. Ну и что, что он о ней думал, засыпая. Её здесь быть не должно!

– Эй, ну проснись же, я не могу тут торчать так долго. Пока ты там нежишься с красотками. Она подошла и взяла его лицо руками. Он аж посинел от злости.

– Ауу! Красавчик!

Её голос звучал как-то странно, как будто издалека. Макс зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что Рыжая больше не Рыжая, а блондинка из прошлого сна. Он резко вскинул руку с часами. Три ночи. А светло. Посмотрел на рыжую-блондинку. Она продолжала теребить его за руку и повторять: «Пожалуйста, просыпайся же. Ну!». Посмотрел на часы снова – пять утра. Он во сне, всё верно. Но почему неуправляемом?

– Твою же мать! Крыша! – крыша была его любимым объектом, полностью подконтрольным.

Они с Рыжей оказались лежащими на крыше огромного небоскрёба, внизу раздавались гудки электромобилей, по одежде стекал песок. Он вскочил на ноги и поспешно шагнул в пустоту – вниз с бортика.