El Gorbunova - Кровопускание

Это обыкновенный ритуал первого свидания: я поднимаюсь на крышу, усаживаюсь, свесив ноги за край, и пью с городом на брудершафт. Мы роднимся, он обнимает меня. Сутки я нахожусь под его защитой. Потом уезжаю, а в сердце города остаётся рубец с моим именем.

На этот раз случайный выбор города подвёл. Мы уже были знакомы, причём глубже, чем хотелось. Но город захотел увидеться опять.

Я помню, что в полуразрушенной свече было семнадцать этажей, и выше здания во всём городе не нашлось. Тёмный и неприветливый, этот массив торчал в самом центре, покрывался язвами имён и медленно сгнивал. Разумеется, никакого лифта – только опасные ступени и пролёты.

Но город желал поздороваться именно здесь, и я, вооружившись бутылкой красного, шла ему навстречу.

А на крыше стоял самоубийца. В чёрной рубахе, которую рвал ветер. На носочках ботинок стоял, раскачиваясь, у самого края – и смотрел вниз.

Я им залюбовалась. Спина крепкая, лаконичная, лица из-за волос не видно. Я жмурилась, разглядывая его, и представляла, каков он на вкус. На прикосновение.

Он обернулся.

Губы сдобные, со злым изгибом. Грудь – тёмная карамель. Обидно, если именно сейчас это тело перестанет дышать. Станет мёртвым и недееспособным. Ах, как жаль!

– Чего? – спросил самоубийца.

– Прыгаешь сейчас?

– Если ты не против.

Разбить такое тело!

– А последнее желание?

– Я уже покурил.

– Значит, нет желаний?

Самоубийца помотал головой. Я зажглась идеей.

– Выполни моё.

– С чего бы?

– Есть традиция такая.

– Ладно, – ему нравилось моё нахальство.

– Выполнишь?

– За мою жизнь не проси.

– Не буду. Выполни – и прыгай.

– Так чего ты хочешь?

– Секса. Здесь. Сейчас. С тобой.

С выражением посмотрел на бутылку.

– Пьяная?

Я повернула её горлышком вниз.

– Собираюсь открыть.

Усмехнулся. Рассмотрел.

– Что, действительно хочется?

– Очень!

– Иди сюда, – потянулся ко мне рукой, – надо же помочь человеку.

…Мы лежали на его рубахе. Он водил ладонью по моему влажному плечу, я засовывала пальцы в горлышко бутылки, пачкала их вином и облизывала.

– Как тебя зовут?

Нескромный вопрос после секса.

– «У тебя множество имён, и ты сам не помнишь, какое из них – настоящее» – процитировала я слова неизвестного мне автора о смутно представляемом мной существе.

– Зачем пошла на крышу?

– Вино пить.

– А ещё?

– Тебя найти.

Он засмеялся и погладил мои волосы.

– А я пришёл разбиться.

– Вот твоё беспомощное тело…, – я пролила вино на его живот. – Вот твоя кровь…, – и кончиком языка начала давить красные капли. Он напрягся и задышал тяжелее. – Вот твой ад.

Это случилось в городе, к которому я снова вышла из вагона.

Кай мог бы быть другим, но не был. Мог создавать огромные полотна, выдавать их за шедевры – и убеждал бы всех. Но предпочёл каллиграфить по человеческому телу.

Мы не знали, как долго он сидел в тени своего таланта. Возможно, всю жизнь. Ману нашёл его в подвале собственного дома, где клуб татуировщиков делал в бизнесе первые шаги. Кай приходил к ним поболтать и послушать оперу на ужасающей громкости средь бела дня. Татуировщиков он снабжал краской, которую пёр неизвестно откуда, и это засчитывалось за входной билет.

Ману был вхож везде.

Так в подвале под апокалипсического Вагнера состоялась встреча двух людей, которым никто до этой минуты не был по-настоящему интересен.

Ману не отлипал от Кая. Их каждый день видели вместе.

А если бы следили за Каем, то каждый час.

Не знаю, подпитывали ли они друг друга, но Кай продолжал не рисовать шедевры, а Ману просто был и вводил собой в ступор мир.

Я присоединился позже. Однажды шёл за Ману по набережной до самого центра города, одной из его площадей, потом в петляющие переулки, потом до самой двери Ману. Возможно, в переулках он хотел от меня скрыться, но вериться с трудом, что не сумел.

Я шёл за Ману и придумывал про него историю: он был слишком невероятен, слишком неописуем – и мне требовалось его решить. Когда он остановился возле двери и повернулся ко мне, я вместо «здравствуй» начал выкладывать ему то, что набросал. Он послушал и сказал: «Пойдёт».

Я так и не узнал, было ли в моём описании Ману хоть малейшее с ним совпадение, но он принял мою версию неотредактированной и остался таким, каким я его для себя сочинил.

Мы начали ежеутренне пить чай и гулять по набережным. А потом я увидел Кая, и он рассмеялся мне в лицо – от радости. Кай сказал, что с меня бы портреты писать – настолько я фактурен. Вот он бы написал шедевр. Но с удовольствием не станет.