Ирина Мельникова - Волшебство лета

– Да нет, Вы знаете…

Нил подошёл, молча взял сумки и через плечо бросил своему напарнику:

– Иди, я догоню.

Я, довольная результатом, отравилась следом и, как только мы удалились на достаточное расстояние, шепнула:

– Извини. Просто, сам понимаешь…

Он опустил сумки посреди двора, повернулся и сказал:

– Нет, не понимаю.

Я была просто ошарашена таким поступком. Нас ведь могут заметить!

– Я не могу сказать тут, – я судорожно огляделась по сторонам, опасаясь, что нас уже мог кто-нибудь заметить.

– Ладно, не утруждайся, – недовольным тоном произнёс он, опять хватая мои сумки и в два шага оказываясь у порога. – Я в дом не пойду. Нам, чернорабочим, нельзя переступать хозяйский порог, – бросил он с вызовом и, прежде чем я что-либо успела промолвить, скрылся за забором.

Вот и поговорили.

Ничего не получалось! Решительно ничего.

Как только я принималась за какое-нибудь дело, всё тотчас же валилось из рук.

– Да что с тобой? – удивлялась мама.

Я и себе не могла бы ответить.

– Влюбилась, – хихикнула Алёнка, и я злобно взглянула на неё.

– Да в кого тут влюбишься?

– Это да, – печально вздохнула она. – А как же Митя?

– С Митей мы просто общаемся. Иногда.

– Да я уж вижу, он зелёный от тоски ходит. Ты ему не звонишь, гулять не зовёшь. Просил тебе намекнуть как-нибудь. При случае.

– Считай, что намекнула, – хмуро бросила я.

– Ага, прямым текстом прямо и выдала всю информацию, – улыбнулась мама. – Плохой из тебя, Алён, партизан.

– А я партизанить не собираюсь. Да и кто он мне вообще, этот Митька, чтоб тайны его хранить? Больно нужен!

Я промолчала, думая о своём. На самом деле, виновен в моём расположении духа был Нил, и хоть как тут крути, а врать самой себе бессмысленно. Только с влюблённостью это никак не связано. Мне просто стыдно за своё поведение.

Но разве я виновата в том, что думаю и поступаю согласно тому, что предписано обществом и государством?

«А правила человечности?» – тут же всплыл в голове досадный голос совести.

Или голос Нила?

Плевать! Много чести этому хлыщу: думать я ещё о нём буду! А вот возьму, и не буду! И всё.

Легко сказать: не буду.

Я всегда замечала, что мысли – нечто само по себе существующее, и воздействию разума и силы убеждения неподдающееся.

И всё-таки, как только какие-то намёки об этом странном парне возникали в моей голове, я тут же отбрасывала их и переключалась на что-то ещё. Но если управлять собой дома в некоторой степени было возможно, то, отправившись вечером на луг, где всё напоминало о недавних встречах с ним, отделаться от этих мучительных терзаний я уже не могла.

И каково же было моё удивление, когда я буквально ощутила позади себя едва различимые шаги и, обернувшись, увидела его!

– Привет, – поздоровалась первой, силой удерживая себя на месте.

Не хватало ещё подскочить навстречу этому негодяю!

– Привет, – улыбнулся он и сел рядом. – Позволишь?

– Да, – легко ответила я и, чуть помедлив, произнесла: – Я хотела извиниться за своё поведение.

– Ты уже извинялась.

– Разве? Когда?

– Когда нагрубила мне в первый раз.

Я едва не поперхнулась от такой наглости. И как он смеет? Да что он себе позволяет? Да я вообще не должна перед ним извиняться!

– Можешь не озвучивать, по твоему лицу итак всё ясно, – хмыкнул он.

Я залилась краской, чувствуя себя немного пристыженной.

– Ты нахал! – с чувством презрения бросила ему прямо в лицо.

– Учти: в третий раз извинения не принимаются.

– Да это ты должен извиняться! – вспылила я.

– Разреши уточнить: за что именно? Насколько я помню, это ты всячески стараешься указать мне моё место в обществе и оскорбляешь различными, не пристойными для дамы твоего круга, словечками. Разве нет?

Я ошарашенно моргала и ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Просто не верится, что я сижу сейчас и слушаю этот бред. Почему я ещё тут?

– Так, я своё дело сделала, моя совесть чиста. А теперь – всего доброго! – Я подскочила, решительно намереваясь отправиться восвояси, то есть домой, где меня никто не заставит краснеть и смущаться, но прозвучавшая вслед фраза так и пригвоздила к месту:

– Разве я сказал, что простил?

Он говорил это с преувеличенным пафосом, явно манерничая, и я чувствовала себя так, словно нас поменяли местами: я вдруг стала девушкой из низших слоёв общества, а он – этакий барин, раздающий величественные указы направо и налево. Может быть, он именно этого и добивался? Чтобы я почувствовала себя на его месте?