Эрнест Мельц - Кукловод

В Измайлово работал развал, блошиный рынок. Я слышал о нем не раз и знал, что там можно было найти много всего интересного по совершенно низким ценам. Я отправился туда в надежде найти что-нибудь, отвечающее общепринятому негласному понятию «нормальность» и моему скромному бюджету.

Несколько часов я безрезультатно бродил по рядам, вглядываясь в каждую мелочь. Мое внимание привлекла одна лавка, над которой висела табличка «Все по сто» и беспорядочно усыпанная всяким хламом. Чего там только не было: от старого утюга до выцветшей открытки советской эпохи. Я смотрел на обмотанный вокруг деревяшки моток лески и силился представить себя рыболовом. Я стоял на берегу, держа в руках удочку. На воде безмятежно качался самодельный поплавок. Вот он начал слегка уходить под воду, все чаще и глубже, я подсекаю, но улов срывается, и я с размаху забрасываю грузило на стоящую по соседству плакучую иву. Леска сильно замоталась, и я битый час пытаюсь распутать этот хитросплетенный комок, так похожий сейчас на мою жизнь. На голову капает редкий, но холодный дождь. Я смотрю, как по воде разбегаются от капель круги, и понимаю, что улова сегодня не видать, даже если мне удастся справиться с этим макраме. Я вглядываюсь в толщу воды, смотрю в отражение и не узнаю человека, что пристально смотрит на меня из глубины темной воды. Нет, рыбалка не мое.

Я протягиваю руку и беру небольшой металлический кругляшок, который когда-то был монетой. Безрезультатно тру по ее поверхности, пытаясь разобрать год, а затем хотя бы просто понять, чьей стране она некогда служила. С трудом удается разобрать надпись, и я узнаю советский пятачок. Я начинаю думать, сколько он пролежал в земле, какая у него история, где его нашли и как ее вообще откопали. Видимо, использовали некий металлоискатель. Я представляю себя, ковыряющимся по локоть в грязи, смывающим глину с очередного кругляшка. По некоему совпадению опять идет дождь. И я вижу, что это тот же пятачок, или, может, это совсем другой – не могу их различить, они все как один. Я плюю на него, вытирая остатки глины (это небольшой ритуал), словно помечая его, теперь он принадлежит мне. Моя драгоценность! Я открываю небольшую кожаную сумку, висящую на поясе, и отправляю его внутрь. Он звонко ударяется о лежащие там монеты, советские пятачки, точно такие же, как и тот, что я только что потирал в руках, целая груда одинаковых безликих холодных кусков металла.

Я встал и пошел дальше по ряду, продолжая рассматривать весь этот хлам в поисках чего-то особенного. Вокруг толпились люди, перебирая, щупая, и гоняли продавца из конца в конец. Он метался как подорванный, стараясь уследить за каждым, чтобы ничего не свистнули.

На самом краю лавки я увидел нечто сильно выделяющееся из безликой массы. Это была кукла. Вся испачканная, платье в заплатках, волосы спутаны в один грязный комок, который некогда был прической. Вся лицо ее было в разводах, а под глазом черная капля, так что создавалось впечатление, будто она плачет черными слезами безысходности. Но что привлекло мое внимание – это глаза. Два крохотных стеклянных голубых глазика смотрели безжизненно перед собой, застывшие в нелепом удивлении. Я присел на корточки, так что наши глаза оказались на одном уровне, но она смотрела сквозь меня, в пустоту. Было в ней что-то трагичное, измученное, но несломленное. Где-то глубоко в ее взгляде читался огонь. Я был поражен этими стекляшками и тем, как художник-кукольник старался, рисуя эти глаза. Сама природа не смогла бы сделать лучше. Почему-то мне захотелось ее погладить, причесать, умыть, заботиться о ней. Я стал думать о том, как привожу ее в порядок, как стираю ее одежду, вычесываю прядь за прядью и как они теперь лоснятся в моих ладонях. Я сам не заметил, как рука потянулась к ней, и опомнился, когда увидел свои кривые пальцы у самого ее кукольного личика. Я смутился и замешкался на секунду, а потом вытер ту грязную каплю, что делала ее лицо столь печальным. Когда я убрал руку, мне показалось, что в ней что-то изменилось. Взгляд словно перефокусировался на меня и уже не был таким безжизненным. Мне даже показалось, что она улыбнулась мне, но потом я вспомнил, что просто еще не видел ее губ. Маленькие алые губки были крепко сжаты, и на них потрескалась краска, они словно открытые раны. «Мы это исправим», – почему-то проговорил я.

– Скажите, а сколько стоит кукла?

– Парень, у меня нет кукол, – бодро ответил продавец и тут же продолжил: – Но если вдруг найдешь, то она твоя за сто рублей. – Он указал пальцем на свою вывеску.