В начале весны из города отправили всех неугодных. Улицы замерли, затаились, а затем… распустились соцветиями, зазеленели листвой и возрадовались: наконец стало меньше граждан, которые не знали, куда идут и зачем…
Через неделю воздух очистился, на центральной улице появились фазаны и даже китайский павлин с желто-синим оперением. Двадцатилетняя проблема с транспортом и загазованностью решилась молниеносно: из области перестали прибывать миллионы машин, которые наводняли магистрали, создавая многокилометровые заторы, загрязняли и без того грязный воздух, занимали платные и бесплатные парковки.
Вовремя, конечно, кто-то пустил слух, что в городе появился опасный маньяк, который нападает на всякого, не щадит ни пожилых, ни зеленых. Вот так и началась вся эта суматоха. Автомобилей становилось все больше, особенно по весне, и они бы заполонили всю небольшую площадь, оставшуюся в распоряжении городских жителей, если бы не это происшествие.
Город закрыли. Несмотря на массовые возмущения и беспорядки на границе. А те, кто остался, радовались ровно полторы недели, пока могли ходить по свободным улицам, в оцепенелой тиши парковых аллей, коей не наблюдалось, наверное, с девяносто первого. По прошествии десяти дней власти решили, что пора прекратить все передвижения. Тут же последовал указ, предписывающий всем гражданам, независимо от возраста и вероисповедания, оставаться дома.
Маньяк крайне опасен, будьте бдительны! – объявления прилепили на каждую дверь, не говоря уже о столбах.
Самым трудным, к всеобщему изумлению, оказалось утихомирить стариков. Они рвались то в магазин, то аптеку, КСК и больницу. До запрета никто и не помышлял никуда бежать. Пенсионеры мирно попивали чай и посматривали сериалы. Но как только вышел пресловутое постановление, людям срочно понадобилось куда-то бежать. Кто-то бросился скупать эфиопский кофе, кто-то запасался картошкой, кому-то понадобился шампунь, непременно с протеинами, а кому-то – соевое молоко. Полиция сутками разворачивала всполошившихся граждан и упрашивала не покидать убежищ.
Меж тем, маньяк не спал. Ежечасно приходили будоражащие новости о его новых жертвах. Маньяк оказался проницательным и коварным, и никто не мог его отыскать. Он орудовал исподволь: во дворах и подъездах, в супермаркетах и общественном транспорте. Впрочем, от его рук мало кто умирал: маньяк уносил набитые кошельки и растворялся, будто его и не было вовсе.
Постепенно мегаполис зарастал травой и деревьями и превращался в тихий лес: по бетонным стенам разрастался дикий плющ и другие растения. Здания затерялись среди могучих крон. Людей почти не было видно.
Через два года всех выпустили. Город замер, затаился, а потом… задышал буйными побегами. И никто больше никуда не бежал. Все сидели и наблюдали, как пробуждается весна.
А маньяка так и не поймали. Просто однажды кошельки перестали пропадать и о зловредном нарушителе позабыли, переключившись на другие, более приятные дела. Возможно, он до сих пор бродит по городам и областям. А может, улетел в другой мир. Кто знает…
Оставайтесь бдительны, всегда, – на одном обшарпанном столбе забыли сорвать выцветшее предписание…
Дня три не высовывались на улицу. Лил дождь. Малыш Ян загрустил. Он любил прыгать по лужам. А тут нельзя. Мама сказала, что как только закончится эта катавасия, они обязательно выйдут. Ян сидел у окна – маленький комочек на сером подоконнике. По стеклу ползли тонкие струйки, как червячки, которые появляются после дождя. За окном серебрились влажные сумерки. Желто-оранжевые огоньки – отсветы от продолговатых фонарей – купались в сверкающей воде. Все равно когда-нибудь дождь кончится, подумал Ян, – и выйдет солнце. Обязательно. По-другому и быть не может.
Ежедневно наш путь начинается с вихляющей улочки Байрона (поэтичное название давно ушедших романтических времен. К счастью, не добрались до него вездесущие чиновники, не переименовали в какого-нибудь Баимбетова), вдоль частного сектора, столетних дубов, ярко-желтых кустов, бежевых трехэтажек, живых изгородей и цветочных клумб. Мы доходим до овощного, который расположился на перепутье дорог, берем лук и морковь (для острастки) у продавщицы в резиновых перчатках, туго стянутом на необъятной груди фартуке. Спускаемся по кривой тропинке в овраг, к реке, где блестит металлической спиной старый мост, простирают зеленые руки свежие побеги, поют на разные голоса перелетные птицы. Я вдыхаю чистый воздух, какого не было в нашем городе лет двадцать. А может, и больше. Время останавливается в этом апрельском великолепии: и мы замираем на мосту. Задержись, мгновение! Я хочу остаться в нем навсегда…
Читать дальше