Алексей Комов - Письмо, так и не написанное, потому что его отправлять некому

Гала, ох уж эти женщины, тоже почувствовала изменение моих настроений. И похожие чувства внутри самой себя.

По инерции мы еще произносили какие-то серьезные пустяки, но мои пальцы ласкали её руку. И она отвечала нежными прикосновениями к моей коже.

…Слова и их значение уже не имели никакого смысла. Самым важным стали наши прикосновения…

…Словно в том месте, где мы соприкасались друг с другом, появлялась особая зона восприятия мира, жившая по своим особым законам, вне контроля нашего рационального сознания….

…С каждой миллисекундой ласки эти зоны разрастались по всему телу каждого из нас…

…Мы обменивались этим возбуждением, переплетая наши ощущения в сладостные жгуты…

… И эти жгуты, светящиеся удивительным, видимым только нам, золотистым светом страсти сплетали нас…

… Наконец, когда ни одной клеточки наших тел не осталось вне поля возбуждения, а тела были спеленованны самыми сладостными путами, прервавшись на полуслове, я притянул её к себе. И она уже давно и с возраставшим нетерпением ожидавшая это, глубоко вздохнув, сама с жадностью нашла мои губы.

Впрочем, нет. Не было всего этого. То есть ощущения взаимного проникновения, слияния такого тоже еще не было. А вот поцелуй был.

А когда он случился, я сразу же вспомнил зачем, собственно, приехал на юг. Уж во всяком случае, не для философских размышлений в одиночестве на исходе дня. Желание обладать женщиной мгновенно проснулось, постепенно подавив все болезненно-болевые ощущения солнечного ожога.

…Её волосы щекотали мне лицо.

Легкое платье не мешало чувствовать её тело. А тело было сильным и упругим. Кожа бархатно-шершавая, словно в темноте прикосновениями можно было ощущать её темный загар.

Моя рука оказалась на её колене и, лаская, потянулась дальше, дальше к кромке короткого платья. И ощутив эту хотя и призрачную, но границу на какое-то мгновенье остановилась в нерешительности. На этой границе, конечно, не было полосатых столбов и суровых пограничников с собаками. Но при неправильном её пересечении вполне можно было схлопотать по физиономии. А главное, все испортить и не получить того, что уже считал полученным.

Галя помогла сама. Её рука скользнула под легкое одеяло и без особых раздумий преодолела полоску моих модных (своими же руками украшенных) трусов и нежно пальцы обняли уже возбужденный член. О, какими нежными оказались эти прикосновения. Она тихо водила вдоль возбужденной плоти и мне показалось, что это мое мужское достоинство стало увеличиваться, как вширь, так и в длину, в геометрической прогрессии.

После этого, о каких редутах можно было думать. Через мгновенье мои пальцы уже ласкали повлажневший бутон моей без пяти секунд любовницы.

– Неудобно…

Я ничего не слышал. Просто набор звуков. Или стонов, если угодно.

– Неудобно!

Это уже требовательное восклицание даже до меня в таком состоянии дошло.

«Мои пришли» – сразу сообразил я. И такая досада меня охватила.

Но во дворе было тихо. Я приподнял голову (а Галя, разумеется, уже отстранилась). Внизу во дворе никого не было.

– Неудобно, – еще раз повторила Галя. И пояснила: – На твоей хлипкой раскладушке неудобно… это…

Разумеется, неудобно. Здесь один-то целиком не помещаешься, о другом и говорить не приходится.

Между тем её рука, в отличие от моей, никуда убрана не была. Нежные девичьи пальчики все продолжали сладко ласкать то, что ласкали и раньше. И отталкивать её мне не хотелось. Но и встать я не мог. Инициатива полностью, в прямом и переносном смысле была в её руках.

– Пойдем, – решительно сказала она. Как мне показалось, с неохотной убрала свою теплую ладошку из-под одеяла.

Она решительно поднялась, поправив короткое платье. Раскладушка облегченно скрипнула. Тут же вскочил и я. Облегающие трикотажные трусы не скрывали моего возбуждения. Да и скрыть было сложно. Последняя деталь моего туалета не была по размеру рассчитана на интимную жизнь своего хозяина. Так что в возбужденном состоянии та часть тела, которую эта полоска ткани и должна была прикрывать от чужого взгляда, просто не умещалась. Мой член стал похож на этакого шалунишку, который вылез из-под покрывала и с любопытством осматривается, а что там снаружи происходит. И – на сколько все происходящее касается его.

Касалось впрямую.

Мы вошли в комнатку, где жили девчонки. Обстановка была спартанской. Стол у стены, где было окно. У остальных – три кровати. Несколько стульев – и все.