Александр Прохоров - Часовых дел ангел. И другие рассказы

У мамы привычки раздавать мелочь нет, я помогаю ей раздеться, а она тем временем идет читать плакат санпросвет бюллетеня. Я подхожу, читаем вместе, каждый про себя, потом берем медицинскую карточку, талон на прием, и, наконец, приходим в кабинет к терапевту.

Врача мама не знает.

Свой рассказ она начинает с истории про отца, достает мешок с документами, вынимает отцов партбилет, еще какие-то бумаги.

Врач прерывает ее, говорит:

– Все льготы исчезли вместе со смертью Вашего мужа. Вам все это ни к чему.

Врач думает, что мать хочет получить какие-то льготы по документам отца.

Мать этого не понимает. Ее обижает сам факт, что кто-то не хочет смотреть на документы мужа. Тем не менее она говорит:

– Ну, вы на карточку хотя бы посмотрите.

Врач смягчается, смотрит на фотографию. Возвращает бережно.

– Красивый был человек.

Выясняется, что, кроме того, что «мог бы еще пожить, а вот ушел», мама больше ни на что не жалуется, со здоровьем у нее, оказывается, пока всё слава богу.

Выходим из кабинета, садимся в коридоре отдохнуть перед дорогой.

Вспоминаю, как также сидели в детской поликлинике, перед тем как зайти в кабинет к Лидии Марковне. Мне три-четыре, но я уже шустрый. Встаю коленками на жесткий стул, хватаю вилку, которая болтается на шнуре, тяну ее в розетку, мать оглянуться не успела, а на стене уже загорелся деревянный короб с витражами-пленками, где светятся картинки – видно, как белочка идет к доктору на костылях лечить ножку. Хочется, чтобы мама почитала про белочку, но надо идти в кабинет к Лидии Марковне, которая недавно ходила к нам на дом делать мне уколы.

Мама говорит, что Лидия Марковна очень добрая, и хорошо бы ей нарисовать что-нибудь в подарок. Дома у меня уже слава художника. Вхожу в кабинет, держа в руках сложенный листок, там нарисована сама Лидия Марковна. В жизни она толстая, а на моем портрете длинная и тонкая. Идентифицировать ее можно разве что по шприцу в руке.

Отдаю листок, в надежде на узнавание и одобрение. Лидия Марковна разворачивает лист, смотрит и говорит:

– Это кто же такой, Барамалей?

Я молчу потупившись, что-либо объяснять мне не хочется…

Вновь приезжаю к матери на дежурство почти через месяц – грипповал, потом был в командировке.

Чувствую, что мать сдала – ничего не ищет, не ругается…

Иду на кухню готовить ужин, мать садится рядом, смотрит как я режу капусту и наконец говорит:

– Зачем такая мать нужна, которая даже сына накормить не может?

– Да что ты, – говорю, – это я тебя приехал накормить. Ты вон нас всю жизнь кормила, поила!

Молчит.

Я накрываю на стол, садимся рядом.

Вспоминаю, как мы с мамой ужинали в Купавне в малюсенькой кухоньке под лестницей. Посидеть с мамой в этой каморке под низко висящей желтой лампочкой я любил больше всего. Мы так близко друг к другу, как позволяют стены этого закутка, где может поместиться один человек, максимум полтора. На улице темно, мама разрешает накинуть на дверь крючок, чтобы было совсем безопасно.

Я такой маленький, что почти не занимаю места, но запоминаю абсолютно все. Здесь мамино царство: керосинки, сковородки, чапалки. Из стены торчит медный кран, на кран надет кусок черной резиновой трубки, чтобы направлять струю. Забрызганное керосинками стекло треснуло, и со стороны сада в это стекло головками упираются золотые шары.

До сих пор помню – где что лежит, как пахнет, что представляет собою на ощупь. Я и сейчас все отыскал бы в этой каморке: тут не только кухонная утварь, но и папин инструмент: на нижней полке молоток, клещи, коробка с гвоздями, под полкой обувные щетки.

Зачем эти знания: что где лежит, где заедает фитиль в керосинке? Мне никогда не придется искать или использовать эти вещи – их нет. Давно сгорел чулан. Почему память об этих предметах так долго занимает место в моей голове?

Как и много лет назад мы опять вдвоем на кухне, правда, не в Купавне – в Москве, и уже не мама, а я – мою посуду. В ее руках тарелки ходят ходуном – того гляди разобьются.

Навожу на кухне порядок; мне кажется, мама довольна.

Мне хочется вывести ее погулять.

Она идет даже лучше, чем я мог ожидать. Проходим нашу улицу, сворачиваем на Гоголевский.

Именно сюда меня мама водила в группу к Анне Дмитриевне. Это был такой частный мини детский сад на свежем воздухе. Анне Дмитриевне врачи посоветовали побольше гулять, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, и она решила взять группу дошкольников: хоть и не очень чистый, но воздух, да и деньги – не лишнее подспорье в борьбе с болячками.