Мила Дрим - Золотая Орда. Освобождение

– Тимур, где же ты, – еле выдохнула я, а потом, боль снова накрыла меня, заставляя еще сильнее закричать…

Сквозь звуки телевизора, показывавшего передачу «смак», которую смотрели где-то там, послышались женские голоса. Они стали различаться все громче и громче. Наконец, нарушив мое затянувшееся одиночество, в палату зашли врач и медсестра. Последняя – прикрепила к моему каменному животу датчики.

– Ктг хорошее, – изрекла рыженькая медсестра, окидывая меня теплым взглядом. Она отошла в сторону – и очередная схватка скрутила меня столь сильно, что я снова закричала.

– Что уж, так больно? – вопросила врача, ощупывая живот своими прохладными пальцами. Боже, прохлада была сейчас самое приятное – потому что мое тело горело от боли.

– Больно, – не узнавая свой осипший голос, ответила я.

– Ой, а с мужиком спать не больно, а рожать больно, – в голосе врача сквозило осуждение, – Ирина! Давайте капельники поставим, пусть женщина отдохнет.

Прохладная жидкость потекла по моей правой руке.

– Это – промедол. Сильная вещь, его применяют военные, так что, поспишь, отдохнешь, а потом – на кресло, рожать.

Врач и медсестра снова ушли. Я прикрыла глаза, окунаясь в забытье. Я честно надеялась, что промедол подействует. Но мое желание проконтролировать ситуацию, не упустить чего-то важного, не позволили мне – ни уснуть, ни забыться сном, ни, тем более, отдохнуть. Я снова горела в агонии боли.

Когда на пороге замаячили люди в яркой медицинской одежде (и я поняла, что они с реанимации), я готова была побежать за ними (насколько это было вообще возможно в моей ситуации). Я знала – они пришли за мной. А это значило лишь одно – впереди ожидало кесарево сечение. Но мысль об операции не пугала меня. Лишь бы дочка родилась живой. Лишь бы эта боль закончилась. Сквозь приглушенный гул я услышала старческий, женский голос:

– Вы чего девчонку мучаете? Неужели нельзя было поставить капельник? Так, Ирина, давай попробуем.

Все закрутилось – завертелось вокруг меня. Люди из реанимации исчезли. Я каким – то образом оказалась уже в родовой палате. Минута, две… Усилия, вздох, снова усилия, и молитва, которую отбивало сердце: «Господи, помоги».

Пасмурный день наполнился криком. Но уже не моим криком – кричала наша с Тимуром дочь.

Тимур

Я услышал щелчок. Потом еще и еще. Болгарин пытался сделать невозможное.

– Ты подписал себе смертный приговор, лживая тварь, – спокойным, будничным голосом вынес я свой вердикт.

Болгарин швырнул пистолет в меня и попытался убежать, но одного выстрела оказалось достаточно, чтобы пуля, вошедшая через затылок, разорвала его лживую морду.

– Ты был кидальщиком, и сам себя кинул, – брезгливо произнес я.

Мы скинули тело в овраг, поросший кустарником. Даже если его найдут, опознать не смогут. А волки с заповедника сделают свою работу. В этом мы были похожи: они – санитары леса, а мы – городов.

Мы выехали из города, и я, наконец, мог позвонить любимой. Гудок, второй, третий – Камила не брала трубку. Я, немного обеспокоившись, набрал Ильнуру.

– Ильнур, у вас там все в порядке?

– Ну, как в порядке. Вроде в порядке. Камилка рожать пошла. Сам понимаешь, нас туда не пускают. Мы рядом с роддомом, – голос Ильнура был виноватый.

– Номер роддома? – я чуть сильнее сжал телефон.

– Второй.

– Хорошо, будьте там.

Я позвонил своему человеку и попросил его узнать, как обстоят дела с родами Камилы – его жена работала там врачом. Не получив ясного ответа, я уже потребовал проконтролировать этот процесс. Я заметил, что волнуюсь – всякие глупые мысли стали закрадываться мне в голову. Я вспомнил молитвы, и какое-то время повторял их. Не выдержав тишины, Рустем спросил:

– Все в порядке?

– Думаю, да, моя рожает, – максимально спокойным голосом сообщил я. А внутри – бушевала буря.

– Понятно, – Рустем, как всегда, был краток. И только по его ухмылке было понятно, что он рад.

Я сделал звонок Султанчику.

– Алло. Вылетай, клиент ждет. По прибытию дам координаты.

Камила

Стоял пасмурный вечер, когда мне, наконец, принесли мою дочку. Ключевое слово – наконец-то! Я не могла успокоиться, все эти 4 часа, пока была без моей малышки в послеродовой палате. И хотя мои соседки – болтушки пытались меня отвлечь (да-да, у меня не было виповской палаты, ведь это был старый, еще советского образца, роддом), мое сердце не знало покоя.

До тех пор, пока я не взяла свою дочь на руки.