Надежда Плахута - Мусорное счастье. Сборник рассказов

«Попалась птичка!» – изниоткуда проявляется Лярва. – Щас встретитесь!»

Двери распахиваются – холодные металлические объятия-челюсти, и пустота, но где же лифт? Открытая шахта. Пётр Матвеич слышит, как истираемые реле тросы, (так это тросы?) поют человечьими голосами: «Помоги мне, помоги мне».

Его окликают по имени: наверху мама, и дочка с зажженной свечой, и кто ей дал спички? «В День Ангела можно!» – кивает будильник.

«Взять цветок, позвонить Зое». Мать возится со ставшей прозрачной, кабиной или вагоном? « Вот всё и выяснилось. Мама, мама, ты испечёшь пирог, починишь лифт? Лифт?!? Стрелки сжимают, да, говорила, не ставить ногу, рельсы до неба, лестница. Он сможет, он всё исправит, и делает шаг наверх».

«Прр-редъявите билетики!» – поют тросы, стучат колёса. Сквозь завесу— Зойкин истошный крик. «как же так, Господи? не жена, и что.., он же не пил, Петенька!» «В конце пути всё случается», – успокаивает кондуктор, или начальник станции, или не важно кто. « Рельсы-рельсы-шпалы-шпалы, вниз-вверх» – «Чухххр-чухххр… Ооо-иии-еее…»

В мойке-кофейный пепел, на окне— новый бутон. Пыль поднимает подсвеченные солнцем миры.

В глухом углу дачи, у забора, точней, под кустом чёрной смородины мы с Женькой и маленьким Серёней закопали в землю лягушку: не живую, а дохлую. Закопали и стали ждать, что же будет. В тот день к нам приехали дядьки какие-то ходили, ломали старый забор, на плечах трубки носили, на сигары похожие, чуть весь наш план не сорвали.

Женька объяснил, что нужно подождать три года, «чтобы червяки своё дело сделали», ну, чтобы косточки обглодали, и мы бы вытащили лягин скелетик – лёгенький, будто гномичий, с белыми и чистыми косточками. Положили мы земноводную в целлофановый пакет. Клал, конечно, Женька, я отвернулась, а Серёнька притащил картонную коробку от ниток— красивую, с печатями и медалями, даже жалко такую тратить. Женька сказал, что это будет наша самая главная тайна, и грозно поглядел на Серёню, который рассеянно ел козявки. Мы положили пакет в коробку; землицей присыпали, цветочками полевыми украсили, чтоб всё, как положено. Ждали долго, дня три, ходили мимо куста, посматривали, как там и что?

Дядьки куда-то делись, и стало спокойно.

Потом прошёл сильный ливень, и Женька заволновался, не смоет ли он наш «клад»? Потом припекло, и земля высохла, да так сильно, что вся трещинками, как старушка покрылась, и Женька снова забеспокоился, вдруг и «лягушонка в коробчонке» тоже трещинками пойдёт? Потом снова был дождик, маленький, грибной, и Женька сказал, что теперь «зелёной» хорошо – она в своей естественной среде.

На четвёртый день день странные дядьки опять объявились, а мой папа их даже встретил.

Мы ещё немножко поиграли и полазили по деревьям, но Женька всё равно был мрачнее тучи. Мы подумали, может, он что-то не соблюл в технологии, или забыл проверить, появляются ли от лягушек бородавки, и если да, то от каких— от дохлых или от живых?

Довольно скоро у всех у нас терпение лопнуло и мы пошли лягу откапывать, только в месте нашего «клада» те же противные дядьки столб здоровенный вбивали- и как назло, прям туда, под бывший смородиновый куст, который валялся рядом, похожий на паука-колдуна, а моя мама бледная-бледная рядом покачивалась. Столб торчал именно там, где ещё недавно мирно лежала лягушка. Я себе её так живо представила— зелёненькую бородавчатую царевну-лягушку, расплющенную этой громадиной, что меня даже вырвало, Женька по-взрослому руганулся, а Серёнька захлюпал носом.

Тогда мы дали друг другу слово больше ничего ни дохлого, ни живого не закапывать, а если что и закапывать, то только важные вещи и дневники. Я не хотела хоронить свой дневник, потому что в нём было несколько пятёрок по родной речи и пению, а у Женьки были двойки и трояки, и поэтому он расхохотался басом и сказал, что дневник – особо секретный документ, который ведут разведчики, путешественники и герои. И мы решили вести дневник исследователей дальних миров. Идея всем очень понравилась, особенно Серёне, хотя он ещё не умел писать. Но Женька сказал, что малый будет бортмехаником, для этого и уметь ничего не надо, только смотреть в необозримый космос, ну, и сохранить дневник для потомков. Я нашла толстую тетрадку в клеточку. Тетрадь была старая, но чистая, с крепкой чёрной шершавой обложкой. «Её и старить почти не нужно»! – Обрадовался Женька.