Алия Латыйпова - Убить или Влюбить. Финалисты

Она быстро написала сообщение Юки: «Прости, скоро буду! Я придумала, как мне участвовать в турнире, – переоденусь мужчиной».

«Это глупо» прочитала Мияко в ответ.

Рациональная Юки опять пыталась обрезать ей крылья. Но на этот раз у неё всё получится. В голове пазл за пазлом складывалась мозаика плана. Она зарегистрируется на конкурс под именем младшего брата и с его документами, благо они с Дзиро очень похожи, проберётся на отборочный тур. А там уж Мияко поймает удачу за хвост. Она была счастлива. В эмоциональном порыве даже хотела расцеловала попутчика, сидящего рядом, но сдержалась.

Прошло полгода. Настало время для Eat-Japan Sushi Awards. Под чужим именем Мияко Абэ тур за туром успешно участвовала в суши-фесте. Сашими, нигири, темаки, урамаки… Раунд за раундом она выигрывала и проходила дальше. Юки Чизуй была рядом, поддерживала, подсказывала советом. Она была известна в мире суши-мастеров, поэтому её присутствие постепенно стало для окружающих подозрительным. К Мияко стали присматриваться.

Наконец, в день объявления призёров Мияко услышала имя: Дзиро Абэ. Эмоции, которые она переживала в момент восторга и эйфории от победы, зашкаливали. Но вдруг сквозь овации в публике раздался крик:

– Прекратите этот цирк! Вы назвали среди семи самураев суши того, кто на самом деле женщина! Посмотрите на Дзиро Абэ.

Толпа неодобрительно загудела, взгляды все как один впились в Мияко. Ещё секундой ранее перед ней открывались все двери. Её боготворили. Назвали мастером. А теперь словами неизвестного завистливого злопыхателя, Мияко безжалостно, публично освистали. Девушку обдало ледяным душем и одновременно обнажило. «Это глупо» откуда-то из подсознания перед глазами выплыло давнишнее сообщение Юки. Мияко, бросив поварской колпак, стремглав убежала со сцены. Юки, пробиваясь через толпу, пыталась за ней успеть.

Ворвавшись в подсобку, не помня себя, Мияко схватила первую попавшуюся банку с соусом. Это оказался васаби. Давясь, Мияко глотала ложка за ложкой. Внутри всё обжигало огнём, но девушка не останавливалась. Она не замечала ни слёз, стекающих по щекам, ни криков Юки, зовущей её откуда-то издалека. В груди нещадно жгло, пульс зашкалил, дышать стало трудно. Закружилась голова и Мияко упала. Юки обнаружила коллегу, лежащей на полу со следами васаби на губах.

– Мияко! – трясла она девушку. Та не реагировала. – Что же ты наделала? Зачем? – Юки прижала бездыханную Мияко к себе и плакала.

СЛОЖНОЕ ПРИЗНАНИЕ

– Ваше последнее желание? – обратился палач к жертве. Преступник молчаливо вытянул руку и разжал кулак. На ладони лежала скомканная записка.

– Вы прочтёте её публике? – как можно хладнокровнее произнёс палач, окинув взглядом присутствующих зевак.

– Нет, – едва слышно произнёс приговорённый к казни. – Она предназначена только Вам. Прочтите её в одиночестве.

Публика разочарованно гудела, передавая слова вглубь толпы тем, кто не расслышал. Не узнать последние мысли преступника, не посудачить о его предсмертной воле было настоящей пыткой для зевак. «Вот бы выкрасть бумажку», «Вот бы хоть глазком посмотреть», «Да ты же и букв-то не знаешь?» – слышалось то тут, то там.

Это была сложная во всех отношениях казнь. Палач карал не только преступника, он убивал своего хорошего приятеля. А ещё…

Тёплое июльское солнце, которое слепило глаза тем утром, вечером уступило место холодному проливному дождю. Таков он, английский климат.

Ливень ретиво сёк стены домов и землю, превращая её в месиво грязи. Ветер ревел, выл, гудел. Сырость накрыла всё кругом. За дождём не видно было домов, деревьев, редких путников. Генри Ньюнгтон шёл к той, кого считал своей голубкой, кого любил всем сердцем, с кем делил ночлег и придавался сладострастию. Он шёл медленно и даже не пытался бороться с непогодой. Генри скривился на один бок, склонив голову вправо и прижимая руку в локте. Резкая боль рвала плечо. Она давала знать о себе всякий раз, когда Генри собственноручно совершал казни над государственными преступниками.

«Именем королевы Елизаветы I Вы приговариваетесь…» – привычные, ставшие обыденными слова последнее время всё чаще звучали в его ушах, не давая уснуть. «Твоя душа требует покаяния», – сказал ему недавно пастор, когда увидел грузное тело Генри, сидящего у эшафота и обречённо вглядывающегося в тяжёлые грозовые облака. Тогда палач только отмахнулся. Но, может, священник прав?