Второй образ – это мой дед, он светлый-светлый. С ним солнечно, тепло, уютно. Он в белом сидит у белого же дома на деревянной скамейке и что-то там строгает. Улыбается. С белой бородой. Он чем-то похож на дедушек, как их раньше рисовали в детских книжках… Я плакать хочу. Мне обидно. Дед не пришел и не прогнал черного человека! Не избавил меня от этого страха. Я могу только издали смотреть на деда. Он не захотел видеть своих внуков, он не захотел видеть меня…
Когда я была маленькая, примерно года три, я боялась едущего трактора. Символ коллективизации – только что мне пришло на ум! Однажды я играла во дворе многоэтажного дома, где мы жили, бабушка зашла домой и наблюдала за мной в окно. А я ни с того ни с сего вдруг решила идти встречать свою старшую сестру, которая должна была скоро вернуться из школы. Бабушка не заметила, как я ушла. Я примерно знала дорогу, но все равно заблудилась в нашем микрорайоне. А когда увидела трактор, который даже не ехал в мою сторону, я испугалась и побежала вообще неизвестно куда. Меня плачущую отвели к милиционеру, я оказалась в детской комнате милиции, где добрая тетенька дала мне конфету «Взлетную» – вот это прямо врезалось в память. А потом за мной пришел папа.
Я еще дважды терялась. В более юном возрасте в зарослях малины у бабушки в саду. Меня звали, а я сидела и молчала. И в первом классе я ушла после школы с одноклассницей к ней домой, а потом не смогла сама найти дорогу. Все три раза мои родные до смерти перепугались. Меня не ругали ни разу. Я ведь болезненной росла – в восьмимесячном возрасте вывалилась из довольно высокой коляски, ударилась головой о ступеньку у подъезда. Мама оставила меня с двоюродной сестрой, у которой сын был на полгода меня моложе. А эта сестра нас с ним в одной коляске «на минуточку» оставила с моей родной сестрой, которой было шесть лет. Понятно, что она не уследила.
Я очень шустрой росла, а потом наоборот – спокойной. Травма дала о себе знать. Я где-то читала, что раннее речевое развитие – в год я разговаривала, как обычно говорят двухлетки, – признак неврологического заболевания. Но по неврологии должного лечения не получила. Педиатр посоветовал маме не делать из меня подопытного кролика. В начале 70-х получить адекватную помощь в нашем городе, думаю, возможности не было.
В детском саду я находиться не смогла. Мамина мама согласилась за мной смотреть. И с того времени бабушка стала проживать в нашей семье. Это жена деда, на которого я обижена. Вот она-то мне очень много рассказывала про «старину» и наших родственников.
Возможно, пишу лишнее, но я надеюсь, вдруг из этого потока мысли что-то окажется полезным.
Деда считаю предателем семьи. Бабушка рассказывала, что он столько всего умел. Выделывал кожу животных и шил обувь – мужские сапоги, женские и детские ботиночки, туфли. Делал деревянные колеса, бочки, мебель. За что ни брался – все получалось. С домашними животными и с работой в поле успешно справлялся. И вот из-за него, из-за его невозвращения моя мама жила очень бедно, не доедала, маму свою не видела – та пропадала на работе или на рынке, чтобы продать, что вырастила, и заплатить налоги. Словом, по моему странному разумению, дед виноват во всех неприятностях нашей семьи. Я понимаю, что он мог сто раз погибнуть, что те сведения, которые до нас дошли о нем, могут быть недостоверными. А я думаю о том, что дед где-то за границей завел себе другую семью – когда он уходил на фронт, ему еще и сорока не было. И нашу семью он вычеркнул из своей жизни, заменил на другую.
Я спрашивала у мамы, не обидно ли ей, что отец не вернулся. Она говорит, что нет. А у меня не было ни одного дедушки. Отец моего отца умер, когда мои родители только поженились.
Почему же у меня обида только на одного дедушку? Может, дело в бабушке, которая меня воспитывала? Я бабушку обожала, но смерть ее пережила достаточно легко – отпустила с легким сердцем. И бабушка никогда не говорила, что обижается на дедушку, никогда плохо о нем не отзывалась. Они женились по любви, в отличие от ее родителей. И мои родители женились по любви. Отец меня не обижал и помогал решать трудные ситуации. Мужская поддержка у меня всегда была. Но я все равно хотела, чтобы у меня был дедушка…
Что мы видим? – Черный человек, который явился, в отсутствии у Вас внутренней опоры, когда Вы были маленькой, для того, чтобы у Вас все отнять. Чувство потерянности. Хочется спрятаться и не выходить…
Максим, я это читала и рыдала. Не пережито было ни разу.
Читать дальше