Александр Макушенко - Рассказы умерших

Какие то странные рассказы мне в голову не приходили. Все какой то альтруизм в голову пер, чтобы писать такие вот рассказы. Вечно заботился о народе в своих книгах, и что делать – не хочу писать и все тут.

А темный мир правил мной, чтобы я так не делал. Требовались колдовские ритуалы, которые вычищали душу, и делали меня сильнее…. Например, жевать чеснок для очищения сна, и всегда поутру. И так я стал мудрее, стал жевать чеснок и стал возвышеннее, и желваки уменьшились. У меня уже сорок раз находили нечто зловонное, похожее на серую сыпь. И что же? Я до сих пор живой и хватит с меня и этого.

Итак, я живой и хватит с этого.

Но что делать матери? Она проснулась и стала сильнее, чем я после этого. И что же? Теперь я сам после этого не могу спать и сплю в два раза сильнее, чем после того, как она меня разбавила сном моего детства. И я сплю до сих пор крепко и убежденно в том, что ничего не могу спать, ни делать, ни шит, ни придворствовать своим придворным, ни делать зачеты. Теперь так, зачем вытирать то, что и так похоже на сон. Утром разминка и теперь спать! Что я до этого? Нет никакого Темного Лорда. Нет ни демонов ни Меня. Теперь я свят в своих глазах и никто не знает, на что мне тот опиум, что напичкал меня в детстве отец, и что меня колышет мать, и что я слеп от рождения. Теперь я прозрел.

Итак, чего же мне делать такого, чтобы меня забыли? Нет ни счастья, ни дворцового шутовства. Теперь я один со своей женой и слугой, который меня укутал и ждет прозрения от того, кто его считает нищим. И стал я нищим для того, кто меня считает бездельником. Это и отец, и мать того, кто считает нищебродами того, кто его выносил и родил на свет. Причем именно в такой последовательности, хоть это кажется нищенством духовным и красивым. Теперь так: чего мне ждать в своей стране, когда вся планета является ею? Были бы войны, и я стал бы свят для подданных. Были бы тщеславные раздоры, и я стал бы нищим. А замужество мне претило до такой степени, что я стал размышлять о разрыве со всеми теми, кто меня любит. Тогда бы хоть меня осуждал бы лишь отец, который меня любит и делает вид, что никто не имеет власти над ним и делает вид, что никто не любит того, кто его выносил.

Я лорд и я знаю это. Но надо ли делать вид, что не т того, кто делает вид, что любит меня, хотя и любит тщеславно и делает вид, кто никого нет кроме меня, хотя у нее есть и слуги и конюхи, и дети, которых сейчас нет, но скоро будут. Я уверяю вас: я совсем не импотент и не бесплоден. Просто так сложилось время, что я использую флажолеты своих рук вместо струн на волынке, которую раздувают мехом и делают наивной мишенью овечьевода.

И здесь никого нет, да? Я приотдернул шторы своей рукой, на которой злачно восседал перстень, надетый моею же женой во время бракосочетания.

Я часто пил чай, но не сегодня. Приходили гости и делали то, что приподнимает завесу тайны над ними. Они совокуплялись прямо в моем дворце и делали то, что незачем повторять здесь: срали, ссали, и делали вид, что никого не волнует запах, который распространяеться из дворца. Кондиционер я пока не завел, что было бы напрасной тратой времени, и меня потрясала его стоимость, что было мне не в новинку. Я часто отказывался от предметов роскоши, что было овечьим перстнем на моей руке, и что злачно сосало мою же грудь.

Итак. Я демон, или тщеславен в своей роскоши? Нет никого, кто осудил бы меня за дерзость раздеться догола перед своими слугами, но на мою рубашку смотрели с презрением и жалостью, что никуда не годилось. Чертовой матери все!

И я слеп и делаю вид, что никуда не годится то, что я делаю. А делаю я вот что: делаю цветы в своей кладовой. И рисую картины, на которые с жалостью смотрят те, кто занимались рисованием все то время, что я спал, и никуда не ходил. И зачем мне то? Я рисую и просто. И только и всего.

Я рисую штрихи и все. И делал бы Дворкина из одной книги, что попалась мне в детстве, то спал со спокойным сердцем. А так… хотелось бы мне узнать, что делают штрихи в моей руке, когда никто не видит того, что спалось бы мне сердцем и делалось то, что сегодня называется магией, а завтра тем, что никто не может увидеть. Это супрематизм. Я рисую темно и мрачно, что жена не может видеть, что я рисую. А я рисую и кайфую от этого.

И сплю под музыку. Причем всегда под Aerosmith. И странно, да? Что она усыпляет и делает выносливым тело, что носит моего ребенка. И ведь это не жена. Я про семя вообще то. И преднакал лампы был никакой. Я выключил усилитель и пошел спать. И надо бы знать, что такое усилитель. И не надо делать вид, что никто тут не знает, что такое мощный гитарный стек. Это было из Мира Света, я знаю, но тут он к черту не был предназначен к крошечной ветряной мельнице, что заменяла мне генератор. И жрал он тучу энергии.