Марина Роземанн - Просто Чудо

Ходиков смотрел на раскрасневшегося изобретателя и все представлял себе Дусю и Олечку – как они в девятом часу будут сидеть на кухне и гадать – как им быть: обычно они встречали его вместе, но сегодня его электричка придет позже, когда уже стемнеет, наверное… Страшно, конечно, – Сан Саныч своим любимым девочкам такие героические поступки запрещал, но с другой стороны…

С другой стороны – ну до чего же приятно – после затянувшегося рабочего дня, после часовой тряски в электричке – выйти на пропитанную нестоличным воздухом платформу и обнять их обеих, пахнущих малиной, деревенским молоком и свежим загаром.

– Чертежик я вам, Сан Саныч, конечно же, тут приложил, – спустил его тут на землю академик Шутов, – Как полагается. Во всех подробностях. Поизучайте на досуге. Так вот… Обратите внимание на то, что, приближаясь к центру этого цилиндра, путешественник во времени получит прекрасную возможность беспрепятственно передвигаться куда ему заблагорассудится – как в отдаленное будущее, так и в еще позавчерашнее прошлое. Сможет, к примеру, вернуться в начало прошлого квартала, и заблаговременно выключить забытую на ночь в туалете лампочку и тем самым существенно сократить как свои личные, так и государственные расходы за электроэнергию.

– Ну уж это, положим, уже из области фантастики, – заметил на это Сан Саныч и заговорщицки улыбнулся, – Куда загнули, однако…

Кадык на шее изобретателя снова нервно заерзал.

– Пока, фантастика, Александр Александрович, пока, – гулко сглотнув, произнес Шутов, – Разумеется, на сегодняшний день мы пока еще не в состоянии запускать в путешествия по временам людей и тяжелые космические корабли. Финансовых средств на такие роскошества пока не хватает. Но зато уже ничто не помешает нам при помощи моей машины отправлять в разные исторические времена наши послания. С позиций нашей видавшей виды и оттого особенно мудрой и сознательной современности передавать им туда, назад, наши разумные наставления, вопросы, упреки, предостережения. При помощи специально встроенных в мою машину источников гамма-лучей можно будет и поздравления ко дню рождения какой-нибудь там предстоящей стать великой исторической личности заблаговременно посылать, и соболезнования родным и близким какого-нибудь усопшего, при жизни так и не признанного гения. Ну и просто общий надзор над нашим прошлым осуществлять иной раз тоже не помешает. Ради всё тех же, как говорится, наших детей и внуков…

Сан Саныч смотрел, как кадык мечется вверх-вниз по тощей профессорской шее и по-прежнему думал о Дусе. Теперь уже только о ней, о ней одной.

Чем-то она теперь занимается? В это время дня она с Олечкой обычно уже возвращается с послеобеденного купанья в канале. Скинув гороховый сарафан и оставшись в одном нижнем белье, атласно-розовом бюстгальтере и белоснежных, в разношенный горошек трусах, чистит картошку к ужину. Бретельки бюстгальтера врезаются в её мягкую, усыпанную ставшими Сан Санычу за столько-то лет родными родинками, всю в загарной чересполосице спину. Стоит себе там, на их дачной кухоньке и мурлычет «Прощанье Славянки». Или же что-то из их старинного студенческого фольклора. Про ночной костер на целине и про спальный мешок на двоих и тепло палатки.

«Нам еще говоря-ят, что вся жизнь впереди,

Только ю-юность нельзя повтори-ить…»

Как всегда Дуся фальшивит, но делает это как-то до невозможности мило.

От одной только мысли о немолодом ее любимом теле, от одного только воображаемого звука на знакомый лад изуродованной народной мелодии, у Сан Саныча нежно замлело под языком и захотелось жить долго-долго. На радость себе и Дусе. И внучке Олечке, конечно же, тоже.

– Вы кажется, не слушаете меня, Александр Александрович? – услышал он тогда снова верткий голос академика Шутова, – Я вижу, мое изложение Вас уже утомило. Вы бы хотели, наверное, с моей «Машиной Времени» лично ознакомиться? Как говорится, с глазу на глаз…

– Да-да, конечно! – спохватился Сан Саныч, зардевшись, как нашкодивший отрок, – Лучше так. Я ваш проект, в самом деле, лучше уж сам изучу. Оставьте папку и приходите через неделю.

Кадык вдруг рванулся вверх и застыл. Застрял.

– Как? Как же я ее вам оставлю? – прошептал изобретатель в ужасе.

Взгляд его впервые заметался по комнате, по кипам сваленных на столах и на полу бумаг.

– Она ведь у меня единственная. Эта папка! Другой такой в мире нет! Собранные в ней чертежи и формулы – плод моей многолетней творческой работы. Они практически невосстановимы! Алексан Саныч! Вы отдаете себе отчет, что произойдет, если вы мое изобретение вдруг возьмёте и э-э-э-э… посеете?! Какой невосполнимый урон нанесете прогрессу науки и техники?! Всему миру! Какой урон!