Роман Сенчин - Петля

– Ты кто? – спросил Гордей, хотя понимал, что это настоящий козёл, совсем как на картинках. И разговаривать козлы, как и все животные, не умеют. Некоторые попугаи только…

– Ме-е.

– Что?

Козёл смотрел на него пристально своими большими выпуклыми глазами.

– Я – Гордей, – сказал Гордей. – Я недавно сюда приехал. К бабе Тане. А мама уехала.

– Ме-е. – Козёл тряхнул головой, и тут на его шее, под бородкой, звенькнул колокольчик.

«Козёл с бубенчиком», – вспомнились слова мамы; Гордей отшатнулся… Он не знал, что такое бубенчик, но наверняка что-то вроде колокольчика. Неужели… Ещё одно мамино слово: «Пасётся». Козёл пасся.

…И не просто так мама привезла его сюда. Баба Таня – его бабушка. Была и ещё одна… умерла. Значит, и папа здесь бывал, приезжал. Ходил и превратился. А мама не знает и поехала его искать.

– Папа, – тихо сказал Гордей, вроде и не козлу, а так, будто в сторону, но тот отозвался протяжно, жалобно:

– Ме-е-е.

Гордей увидел, что травка вокруг него короткая, жалкая, и сорвал длинной, мягкой, протянул.

Козёл поднял верхнюю губу, обнажив сероватые большие зубы. Не доставал… Гордей подошёл ближе, и козёл ухватил траву языком, рывками втянул в рот и стал жевать. Глядел на Гордея по-прежнему внимательно, пристально. Потом, перестав жевать, строго сказал:

– Ме-е-е!

Гордей сорвал ещё травы. Дал.

– Я не верю, что ты мой папа. Превращаются только в сказках. – Сказал специально раздельно, уверенно, чтоб посмотреть, как поведёт себя этот рогатый с выпученными глазами и некрасивым голосом.

И рогатый ответил особенно громким и почти понятным:

– М-мне-е-е!

– А?

– М-мня-а-а-а!

– Тебя?.. Тебя заколдовали?

Козёл стоял и смотрел на Гордея. Жевать перестал.

– Заколдовали, правда?

И козёл затряс головой, колокольчик стал звякать сипло, тускло.

– В-вот он где, голубчик! – раздалось за спиной Гордея.

Он обернулся и увидел торопливо, но медленно из-за старости идущую к нему бабу Таню. Всё в том же переднике, в платке, наползшем на лицо. В руке – палка.

– Я уж всю деревню оббегала, паразит! Думала, собаки сожрали или украл кто на органы… Мне что, обормот такой, по твоей милости в тюрьму садиться?!

Баба Таня приподняла палку, и Гордею показалось, что она сейчас ударит. Он попятился и ткнулся спиной в твёрдое, но живое, шевелящееся. Это была голова козла. Рога. Сейчас как даст ими… Гордей не выдержал и заплакал…

Баба Таня не побила, козёл не бодался. Несмотря на слёзы, Гордей запомнил дорогу до дома. Это было совсем рядом, правда, идти нужно было по совсем узкой, почти целиком заросшей крапивой улочке.

Покричав, баба Таня быстро успокоилась и утром отпустила Гордея гулять. Он пошёл к козлу с колокольчиком. С тех пор ходил к нему почти каждый день.

Иногда козла не оказывалось на месте, и Гордей представлял, обмирая от ужаса, что ночью пришла колдунья и съела его. Украла, унесла в свою избушку в лесу, зажарила в печке и съела.

Но на другой день козёл появлялся. На той же полянке между заборами или дальше, возле высокого строения, которое называли водонапорка.

Случалось, лил дождь, и Гордей оставался дома. И очень тосковал. Не по козлу, который мог быть заколдованным папой… А может, как раз по нему.

С козлом он почти не разговаривал. Садился рядом, в том месте, до которого не доставала привязь, и смотрел на это рогатое лупоглазое существо. Наблюдал за ним… По сути, всё было сказано в первый же раз, когда Гордей спросил: «Тебя заколдовали?» – а козёл затряс головой.

В глубине души Гордею всё стало ясно тогда, но рассказывать о том, кто это в облике козла, он не решался ни бабе Тане, ни ребятам.

Ребята несколько раз приходили на полянку или к водонапорке, обзывали козла обидными словами, а Гордей молчал, лишь смотрел рогатому в глаза и взглядом просил потерпеть. Козёл же тряс головой и то жалобно, то зло мекал. Как-то Никита взял ком сухой земли и бросил в козла. Гордей крикнул:

– Перестань! Нельзя бить!

– Н-ну, – удивился Никита. – А тебе жалко, что ль? Это ж козлина вонючий!

– Нельзя! Он хороший. И за то, что бьёшь, – в тюрьму. Я по телевизору видел.

Никита поухмылялся, но больше в козла ничем не кидал. Да и обзывать перестал. А Гордей на другой день принёс козлу печеньку, и тот её жадно съел. Потом сказал:

– М-ме-е-е!

– Вкусная?

– М-м-ме-е-е-е!

– Я завтра ещё принесу…

Странно, но о маме Гордей вспоминал всё реже. Нет, он помнил о ней, но вот так, чтобы хотелось заплакать, не вспоминал.