Диана Ольшанская - Фаталист. Желающего судьба ведет, нежелающего – тащит

Утром я проснулся от страшного холода: руки и ноги окоченели, одеревеневшие пальцы невозможно было разогнуть. Я не знал, сколько времени прошло с пожара, и как долго я уже скитался в трущобах, но ночи с каждым днем становились холоднее, а поутру было все сложнее выбираться из своего логова – полуразрушенного камина нашего дома, у которого сохранились только стенки. Накрыв его доской вместо крыши, я натаскал внутрь разного тряпья, почти как наш домашний питомец, который устраивал себе норку из лоскутков старой одежды, где прятался от нас с сестрой. С трудом открыв глаза, я увидел, что все вокруг покрыто инеем – кочки и камни на дороге, ветки деревьев и кусты, окна и крыши домов – всё, что меня окружало, искрилось белоснежно-голубым.

В город, наконец, пришла зима, и если раньше я думал, что умру голодной смертью, то теперь стало понятно, что умру я, скорее, от холода и протяну совсем недолго, потому что сил согреть свое тело мне не хватит… Свернувшись калачиком, я горько плакал. С неба крупными хлопьями начал падать пушистый снег, в памяти всплыли сказки, которые сидя возле камина, читала нам матушка… Наш чудесный камин, который отец сделал своими руками, кропотливо укладывая каждый кирпич. Мы так любили сидеть перед огнем холодными вечерами, укутавшись в плед. Я часами смотрел на мерцающие угли, которые, переливаясь алым, постепенно превращались в золу. Я думал, что скоро окажусь вместе со своей семьей и размышлял о том, как легче было умирать: от огня – как погибли они, или как я сейчас – замерзая… Отчего-то мысль о смерти меня убаюкала и даже немного согрела: не чувствуя окоченевшего тела я стал засыпать, как вдруг лай уличных собак заставил меня вернуться из полузабытья и даже подскочить на месте. В поисках пищи возле мусорных куч я не раз избегал столкновения с такими стаями, рискуя быть загрызенным, но так или иначе мне удавалось от них убежать. Собаки, как всегда, рыскали по подворотням и уже оказались поблизости. Я не сомневался, что они меня учуют. «Надо бежать», – промелькнуло у меня в голове и, не успев додумать эту мысль, я пустился наутек вдоль пустынной улицы, короткими перебежками прячась во дворах соседей, зная, что ранним утром мне никто не поможет, даже ловцы бездомных животных, страх перед которыми оттеснял одичалых собак за городскую черту.

Инстинкт гнал меня все дальше, и казалось, что я настолько остервенел от страха, голода и холода, что был готов убить человека, только чтобы прекратить эти мучения. Меня могли бы отдать в руки правосудия, которое за отобранную жизнь предполагало только смерть, но мне уже было все равно. Собрав последние силы, я шел в самый дальний и опасный район города – Квартал Услуг, где было много закоулков и можно было незаметно отдать свою душу, получив за нее горячей еды…

…Глядя на нас сквозь шелковые вставки своего веера, иногда Ты разыгрываешь большую лотерею, желая увидеть, как мы распорядимся своей жизнью, если нам дать еще одну возможность.… И вдруг Твоя тонкая рука, обтянутая черным кружевом перчатки, протянула мне Счастливый Билет. Один настоящий – среди тысячи липовых, который Ты предлагаешь всем нам, каждый день…

Стоя неподалеку от потасовки, Ты внимательно наблюдала за тем, как я угодил в руки торговцев «чудесами», живущих на окраине города. Там, в трущобах, они варили свои разноцветные зелья, каждое из которых могло дать свое наслаждение. Я видел прилично одетых людей, которые приходили туда за разномастными упаковками своих грез. Воровато оглядываясь, они быстро расплачивались и уходили, не желая быть застигнутыми врасплох в таком месте. В этой части города они не здоровались даже с друзьями, делая вид, что не знают друг друга.

А я всего-то хотел подобрать валявшийся кусок хлеба, но торговцы поймали меня, как зверя, накинув на шею аркан. Содрав с меня «повязку молчания», они заставляли меня издавать «звуки рыбы», гогоча и потешаясь, а заодно решая, не продать ли меня какому-нибудь пожилому ценителю булькающих диковин. По их словам, я мог бы стать ценным приобретением, ведь чтобы со мной ни сделали, рассказать об этом я бы не смог. Но самый гнусный из них сказал, что «такой хилый недоносок» не доживет до продажи, и предложил выдавить мне глаза – «всё ж какая-то забава».

Я не сопротивлялся и уже обмяк в его руках, потому что силы мои иссякли. Я думал о том, что благодарен Тебе за решение прекратить мои страдания человека-рыбы, и я бы сказал спасибо Тебе, но не мог. А Ты, склонив голову набок, смотрела на то, как я умираю: петля, накинутая на шею, сдавливала горло, заставляя открывать рот в поисках спасительного крика, на который кто-то мог прийти. Но крючок, на который Ты меня поймала, – был крепче: я по-прежнему оставался нем…