Ася Энгельгардт - Идеал. История о любви и жестокости

Одиноко в темноте светит настольная лампа, окутывая меня в рыжеватую капсулу.

Нужно делать уроки. У меня и так последнее время были проблемы в школе, если узнает отец, они переползут и домой.

Так. Математика. Я смотрю на нее, она смотрит на меня. И снова меня переламывает боль в животе. «Психосоматика», – думаю я. И эта мысль горохом рассыпается в моей пустой голове.

Зажмуриваю глаза. Совсем скоро меня уносит далеко-далеко от чертовой комнаты.

Он сидит рядом со мной на скамейке. Я чувствую тепло его тела, запах шампуня и табака. Мне страшно поворачивать голову, вдруг его образ пропадет, но он не пропадает. Я вижу его очаровательную улыбку, прищуренные глаза.

– Марат…

– Т-ш-ш

Он чуть наклоняется и нежно целует меня теплыми и упругими губами. Сердце бешено колотится в груди и все внутри наполняется легкими пузырьками счастья. Можно ли умереть от блаженства?

– Алексей!

Все тело прошибает дрожью. Я вскакиваю со стула. Отец. И голос у него явно не дружелюбный.

– Алексей!

Он заходит в комнату. Развязанный галстук висит на шее и волосы взъерошены – плохой знак.

– Спишь? Спишь, мерзавец!?

– Па…

– Заткнись! Какого хрена мне звонят из школы и жалуются на твои оценки?

– Я исправлю, пап, обещаю.

– Обещает, он мне обещает.

Папа на секунду замолкает, набирая в легкие воздух.

– Да ты хоть знаешь, чего мне стоило устроить тебя в эту школу!? Какие связи мне пришлось подключить!? Это единственная элитная гимназия в нашем городе, твою мать! Ты хоть понимаешь, как ты подрываешь мой авторитет, или ты хочешь, чтобы мне в тыкали, как я тебя туда устроил! У меня нет денег проплачивать твои оценки!

– Па…

– Молчать! Чтобы завтра же все исправил. Завтра же! Чтобы никто не смел звонить и говорить, что ты позоришь школу.

– Прости, я все исправлю.

– И никаких больше прогулок! Будешь корпеть над учебниками, пока не исправишь все. Из дома в школу, из школы домой. И никакого телефона!

Это не самое страшное. Но еще не все. Подзатыльник. И звонкая пощечина. Хлопает дверь. В ушах еще долго стоит звон, а щека пылает.

Я должен держать себя в руках. Но я не могу. Я вновь припадаю к столу, вновь смотрю на накопившиеся задания. А в голове оглушающая тишина. Я, кажется не должен плакать, но я плачу. Почему все так? Почему жизнь так терзает меня? Наказан я за что-то? Но ведь я же не плохой человек. Ведь нельзя же, право, судить меня за любовь. Или жизнь вовсе и не судит, а просто рубит с плеча?

Город выстилается туманом перед моими глазами. Все эти прохожие, дома, пейзаж свиваются в общей массе. Я все-таки засрал кеды. И на штаны попала пара капель. Ненавижу. Я слишком часто повторяю это слово. Есть такие слова, которые я как-то особо часто прокручиваю в голове до того, что они становятся невыносимыми не только в голове, но и в речи, и в книгах. Но я все повторяю и повторяю. Ненавижу.

Попробовал бы я сейчас закричать, голос бы порвался. Горло сдавливает бессилием и злобой. От того, впрочем, и бессилен, что злобы больше меня, злоба меня и придавливает.

Я, погруженный в свои мысли, не вижу дороги. Обида впивается в меня шипами, ноги несут куда-то. Может, хорошо, что они сами знают куда меня нести. Больно. Еще одно слово, которое я терпеть не могу.

Ноги вскоре приносят меня к нашему коттеджу. Для нас троих, то есть для меня и родителей, он слишком большой. Отец, правда, так не считает. А я вот думаю, мы и так почти не видим друг друга, а если дом будет еще больше… Хотя, в этом есть и плюсы, никто особо не достает меня своим вниманием. Мне это не нужно. Не нужно!

Я захожу домой и сразу с порога наша домработница семенит ко мне. Приветствует, хочет принять мой пиджак, но я молча прохожу в дом. Она пятится и, понурив голову, уходит продолжать работу. Сколько уборщица у нас работает, а я даже имени ее не запомнил. Мне стало как будто неловко от моей собственной грубости, но чтобы отогнать это глупое чувство, я прошел в свою комнату прямо в ботинках по мытому полу. Это мой дом, а она тут работает, ей платят за это деньги, так что пусть выполняет свою работу. Мне казалось, что она сейчас проворчит что-нибудь или иным образом покажет свое недовольство, тут то бы я и подловил ее, тут то я и напомнил бы ей, кто она такая и кому служит.

Но она промолчала, только лишь улыбнулась как-то горестно, но беззлобно. В нелепом порыве я было хотел даже извиниться, но вовремя остановил себя и пошел быстрее на второй этаж в свою комнату.