Олеся Бондарук - Дракон по имени Изабелла и другие самые обычные люди

– Что же я, не вижу, что ты меня все уговариваешь? – рассердилась Гулнасаб, – Или я оставлю человека в таком состоянии на улице? Или я забыла законы гостеприимства? Веди его в дом!

Чужестранца осторожно завели в маленькую комнатку с ярким ковром на полу и на стенах, уложили на матрас, лежащий на возвышении, заменяющем кровать, и бабушка отправилась готовить для него чай. Парень был так измучен, он так устал, что почти сразу уснул. Он даже не услышал, как вернулись из школы девочки, внучки Гулнасаб, как они смеялись, играя в своих кукол, и как расспрашивали свою бабушку о пришлом человеке.

Два дня Поль почти не вставал, постепенно приходя в себя. Он оказался совсем юным, со смешными, торчащими во все стороны светлыми волосами, он был просто худенький высокий парнишка. Гулнасаб было его так жалко, что она спросила, не приготовить ли ему что-то, что он любит. Поль ответил, что уже давно не пил кофе, и что именно теперь, когда он ослаб, ему особенно хочется выпить хотя бы чашечку. Бабушка призадумалась. Кофе в их доме и не было, только вот если у соседки попросить. Она сама отправилась к жене Карима, того, что привел путника к ней дом. Они жили лучше всех среди соседей и без труда женили всех своих трех сыновей. А ведь это не так просто, за каждую жену пришлось платить калым: по два барана, по мешку муки и по два мешка картошки, не считая золотых украшений для родни и расходов на свадьбу. Мохтоб была доброй женщиной и сказала, что с радостью отдаст для гостя все, что осталось у нее в банке растворимого кофе, которая была в одной из коробок с американской гуманитарной помощью. Осталось там маленькая горсточка, около чайной ложки. Гулнасаб аккуратно переложила крупинки в пакетик и отправилась к себе. Дома она приготовила напиток и подала больному.

– Пей, сынок, тебе надо поправляться. Вот станет тебе получше, отвезем тебя в больницу, в город. Ты такой худенький! Как же ты очутился в горах один?

И Поль рассказал ей о своем путешествии. Как решил увидеть Центральную Азию, как объездил сначала Казахстан, как отправился в Киргизстан, где участвовал в праздновании айта, как после этого пешком пошел в Таджикистан, как путешествовал вдоль афганской границы, останавливаясь в домах гостеприимных жителей или просто в палатке. Он говорил по-русски с акцентом, но без труда, только иногда немного дольше, чем знакомые люди, подбирая слова. Было видно, как он был тронут заботой старой женщины, и как поразила его эта чашка кофе, ради которой она ходила к далекой соседке.

– Мне нравятся ваши горы, таких не видел раньше. И ваши люди очень добрые. Я был в Душанбе, провел там два дня. У меня есть друг в России, он родился в Душанбе, его мама работала там в театре, была актрисой. Он попросил меня сделать фото театра. Я его долго искал и не нашел, а потом мне сказали, что театр… как говорят? Его сломали. Больше нет театра Маяковского. Я сделал фото руин для моего друга, это грустно. Потом я пошел в горы, здесь я сделал много хороших фото. А потом заболел.

На третий день путнику стало лучше. Он уже познакомился с внучками Гулнасаб и со всеми соседками, которые приходили к ней под разными предлогами, уже знал историю ее сына, которая походила на десятки и сотни таких же историй почти в каждой семье Памира.

– Бабушка, я хочу заплатить вам, я живу у вас уже несколько дней, заплачу за комнату и за еду, – сказал Поль.

Гулнасаб перестала улыбаться своему гостю и нахмурилась:

– Ты хочешь обидеть меня? Да разве можно деньги брать с гостя? А что твоя мама скажет, если узнает, что я ее сына больного платить заставила? Разве мой дом – гостиница или ресторан?

– Тогда я хочу помочь, хочу работать с тобой, – ответил Поль, который уже не первый раз сталкивался с нежеланием местных жителей брать деньги за ночлег.

Гулнасаб снова улыбнулась.

– Пойдем, поможешь мне морковку копать. Вон там вилы стоят и мешки, мне-то одной тяжело. А девочки в школе, только к четырем придут, а еще им уроки делать. Картошку-то я уже выкопала, вот морковка осталась.

И они пошли вдвоем на крохотное поле, где старушка, как могла, выращивала овощи для своей маленькой семьи. В этот раз она была не одна, и работать ей почему-то было легко и приятно. Она снова вспомнила, как работала на этом же поле сначала с мужем, а потом с сыном, и как хорошо, когда в доме есть мужская рука.

Вечером, когда девочки сели играть, Поль присоединился к ним. Они причесывали друг друга, повязывали на волосы банты, заплетали косички, а потом расшалились и стали делать прическу своему французскому гостю. Его торчащие во все стороны волосы было нелегко пригладить, поэтому они сделали ему два хвостика и нацепили разноцветные заколки. Поль веселился от души, фотографировал девчонок и позволял им фотографировать себя. Гулнасаб смотрела на них и почему-то слезы подкатывали к ее глазам. Давно она не видела девочек такими веселыми. Поль придумывал все новые игры и играл с ее внучками, словно был мальчишкой. Да он и был им, двадцатипятилетним мальчишкой, который решил увидеть чужие страны, и который не боялся один путешествовать по горам. За эти несколько дней бабушка успела привязаться к нему, а потому ей было тяжело осознавать, что он вот-вот их покинет. Он уйдет, как ушел однажды ее муж, оставив ее с ребенком, как ушел ее сын в поисках лучшей жизни, как уйдут однажды в чужие семьи ее дорогие девочки. И останутся с ней только ее неизменные собеседники – портреты на стенах дома, истрепавшиеся, выцветшие, молчаливые.