Олег Моисеенко - Мы люди

– Да так сенокос мы до жатвы не закончим, давайте за работу, товарищи.

Петр Петрович, почувствовал себя как бы виноватым в том, что оторвал от дела, и смягчил пыл председателя, поблагодарив стоящих вокруг него вспотевших мужчин с вилами и носилками, женщин, опиравшихся на грабли, и подростков, стоявших в стороне, за их нужную и важную для колхоза и страны работу. Обсуждая состоявшийся разговор, люди стали неспешно расходиться, а Петр Петрович пригласил Гаврилу Ивановича отойти в сторонку и поговорить. Он говорил жестко и кратко, сказал о письме, разговорах о его амурных похождениях и в конце, не дав сказать ни слова председателю, заявил, что не даст порочить коммунистов их партийной ячейки и района, а если будет такое продолжаться, то придется вопрос поставить ребром. Пожал руку председателю, повернулся и пошел к машине. Гаврила Иванович, опустив голову, шел за первым секретарем райкома до его машины. Он хотел, чтобы Петр Петрович дал ему возможность сказать несколько слов в оправдание, да и в глазах людей, которые вокруг с любопытством наблюдали за разговором, он оставался бы председателем колхоза. Петр Петрович остановился у машины, и когда председатель подошел к нему, похлопал его по плечу и уже, чуть улыбаясь, сказал, что надеется, что все уладится. Ох, как оно уладилось через сутки, уладилось и уладило. Гаврила Иванович был призван в военкомат и направлен спешно на обучение артиллерийскому делу, получил звание сержанта и в составе артиллерийского дивизиона встретил немецкие танки под Могилевом. Тяжелораненого, его успели эвакуировать в госпиталь, и в первых числах декабря их артиллерийский дивизион, где он был командиром орудия, стрелковый полк, усиленный танковым батальоном, бросили на стык двух наших армий, чтобы не дать прорваться немецким танкам к Москве. Они выполнили свою задачу, там, в братской могиле, был похоронен сержант Гаврила Иванович Прошкин, в прошлом председатель зареченского колхоза.

Петр Петрович, несмотря на такой неприятный разговор с председателем колхоза, домой возвращался в настроении, у него было ощущение, что этот житейский эпизод скоро забудется, а там все будет как-то по-другому. Он вспомнил, что жена ему уже несколько дней напоминала, что у дочери выпускной вечер, будут вручать аттестаты об окончании школы, там будут все родители, и им бы не мешало посмотреть на дочь и поддержать ее. Дочь накануне подошла к нему и тихо так сказала: «Папочка, милый, не приходи на выпускной, только испортишь все, будут бегать вокруг тебя и забудут про нас, очень прошу тебя, не ходи, только маме не говори, что я просила». Петр Петрович обнял дочь и пообещал что-нибудь такое придумать, чтобы не испортить ей праздник, вот жизнь сама и определила, где ему быть в этот день. А как дочь описала его посещение школы, так оно и было бы, и ему пришлось бы уточнять, какие есть проблемы, что можно сделать для школы, говорить слова. Сказать о районе, конечно, есть что, вот и в Заречье, к примеру, люди стали более открытыми, светлыми, что ли, да и живут они уже по-другому. Машина ехала по знакомой улице городка, где он был, можно сказать, хозяином, на котором лежала непростая ноша ответственности за живущих в нем людей, их будущее, их мечты. Рано утром Петру Петровичу позвонили из райкома и просили срочно приехать по важному и неотложному делу. Он выпил чая и сказал жене, что скоро вернется, пусть готовит праздничный стол.

«Утро как утро, и что бы могло случиться, что за спешка, последнее время шли разговоры о войне с немцами, но это не сейчас, а попозже, когда подготовимся». Но чем ближе он подъезжал к зданию, что находилось в самом центре городка, тем тревожнее и беспокойнее себя ощущал.

Череда событий нарастала комом, они накладывались друг на друга, и те, что казались утром очень важными, к вечеру могли казаться забытыми и пустячными. Уже была проведена мобилизация и отправка призванных по предписаниям, из нескольких колхозов началась эвакуация лошадей и коров, спешно вывозился семенной фонд зерна, готовился к взрыву элеватор – и такие задания шли непрерывным потоком. Надо было подготовить две партизанские группы, однако вышло так, что смогли собрать одну из шести человек. Пошли разговоры, что скоро здесь будут немцы, на шестой день войны ему вечером позвонил секретарь обкома и сказал, чтобы готовил срочно архивы к уничтожению, а часть – сам знает, какие документы, – необходимо не откладывая вывезти в соседний областной центр. Спросил о семьях руководства района, а в конце добавил, что семьи надо отправить крайний срок завтра, потом будет поздно. До этого пришла срочная телеграмма из обкома о том, что требуется обеспечить эвакуацию оборудования строящегося метизного завода, за выполнение которой отвечал лично первый секретарь райкома. За полтора суток надо было часть оборудования демонтировать, все свезти на станцию, поставить вагоны и загрузить, в последний момент пришло уточнение отправить специалистов завода с их семьями с этим же составом. Получалось, что часть семей партийных и советских работников оставалась еще в городе, надо было их тоже срочно вывозить. Когда поставляли вагоны для отправки семей рабочих с завода, Петру Петровичу удалось договориться с начальником узловой станции подцепить еще один пассажирский вагон. Вот в него-то и должны были загружаться семьи эвакуируемых. Поздно вечером Петр Петрович заехал домой, и улицы, и дом, и квартира – все было другим, каким-то далеким и нереальным. Жена встретила его со слезами и стала рассказывать, что дочь рвется в военкомат, а сын заявил, что никуда не поедет и останется здесь, будет партизаном. Дочь стала говорить, что немцев скоро разобьют, а она, комсомолка, останется в стороне, что из их класса несколько человек уже убыли на учебу в военные училища. Петр Петрович молча слушал расстроенную жену, раскрасневшуюся, с широко открытыми, полными слез глазами дочь и вдруг понял, как они далеки от того, что происходит вокруг, но так же, наверное, думают многие другие, может, он так постарел, что ничего не понимает. Он сел на стул и, глядя в пол, произнес: