Марина Андриевская - Весна придёт!..

На следующий день Нина Григорьевна дала брату денег и послала на станцию. Дед купил большую коробку конфет, которую та спрятала. А ещё через неделю, в ясный солнечный день опять пришла соцработник, но в этот раз одна. Соседка увидела и успела предупредить. Баба Нина посадила Егорку на диван, дала пряник сосать; гостью встретила радушно и повела на терраску чаем поить, с вареньем, яблоками и наливочкой. Хлопотала вокруг неё и при этом рассказывала, как они хорошо живут, а Егорка у неё всё равно что на курорте; показала свои медали и грамоты и сказала, что очень благодарна ей, соцработнику, за внимание. Бланк, который та вынула из портфеля, «об ответственности», внимательно прочитала и подписала, не раздумывая. Под конец раздобревшей чиновнице вручила коробку конфет и 45 рублей, завёрнутые в бумажку, – все свои деньги.

После этого больше никто уже не заявлялся. Но Нина Григорьевна ещё долго потом мучилась и ждала, что придут, ночами не спала, стала двери даже днём запирать, чего раньше никогда не делала, и держала в шкафу коробку конфет, а на калитку дед навесил большой крепкий крюк, для запора.

Только два раза – весной и на следующую осень соцработница эта пришла опять, «в гости»: чаю попить и «презент» получить.

Когда приезжала мама, а приезжала она всегда без предупреждения, в смысле телеграммы не давала, и редко, Егорка начинал капризничать и вообще вёл себя плохо. Бабушка еле могла его успокоить. Наконец, заняв его подарками – игрушками, сладостями и разными обновками, уходила с дочерью в другую комнату, где они долго разговаривали, часто кричали, а мама плакала. Они были совершенно разные, мать и дочь: Нина Григорьевна – волевая, решительная, собранная, хотя и не понимала многого в ней, но всегда гордилась её прошлыми литературными успехами и жалела очень, и комнату дочери всегда держала прибранной на случай приезда.

Потом все кое-как пили чай, бабушка включала телевизор (Егор, правда, ничего не понимал, только мультфильмы любил и всегда смотрел, открыв рот, на прыгающих и разговаривающих зверюшек, а баба Нина подходила и вытирала платком слюнки, капающие прямо на чистую рубашечку) и шла провожать маму до калитки. Мать никогда не оставалась ночевать. Вернувшись, Нина Григорьевна была весёлая, укладывала внука спать, а потом всю ночь думала, вздыхала тяжело, сдерживая слёзы, и засыпала только под утро.

Когда мальчик подрос, то стал прятаться от мамы в дýше во дворе за домом – летом, и на терраске за шкафом – зимой. Вытащить его оттуда было невозможно. Когда же он выходил сам, то не хотел брать мамины подарки. Бабушка ему потом потихоньку конфеты или печенье подкладывала к чаю, будто бы это дед купил. А один раз он бросил большой игрушечный самолёт в окно. Это было очень странно, так как самолёты Егорка очень любил, а поездов боялся (его всегда старались поскорее увести со станции: от пролетавших мимо скорых он вздрагивал и кричал). Бабушка очень ругалась и даже наказала его. Он молчал и не плакал. Он вообще с некоторого времени не плакал, только кривил рот, жмурил глаза и сопел. И каждый раз потом, вечером, бабушка ему говорила про мать, какая она слабенькая, талантливая и несчастная, и что она любит Егорку, но ей надо жить, а чтобы она жила, баба Нина Егорку растит. Он мало чего понимал из её слов, но ему становилось очень плохо, и ночью во сне он опять кричал…

У мальчика было что-то вроде музыкальных способностей, на это ещё мама обратила внимание, когда он качал головой в коляске в такт шагам и мычал, и сказала бабушке. И баба Нина стала учить его петь, хлопать в ладоши и прыгать через палочку и называла это музыкальной физкультурой – для развития координации и прочего, наподобие ритмики. Опыт работы с детьми у неё был большой; Егор «учёбу» очень любил и мог заниматься долго, хотя пел только по-своему и только на «а-а», что также обозначало и «я». Но это было уже началом речи и потому огромным достижением. В ладошки хлопать он не попадал – промахивался, а прыгать через палку боялся. Поэтому бабушка разрешила ему хлопать по коленкам или по столу, а прыгать на месте, без палочки: клала её перед собой, и Егорка кое-как «прыгал» – к бабушке.

Выявились и музыкальные предпочтения мальчика: он любил только красивые лирические или весёлые песни, танцы, и на удивление Нины Григорьевны сам делал какие-то движения – «танцевал». Героическую же, драматическую музыку, которую передавали по радио, не переносил, начинал беспокоиться, а иногда и кричать. Зато когда капризничал и не хотел что-то делать или испуган был чем-то, стоило бабушке запеть тихо что-нибудь ему знакомое – тут же успокаивался и делал, что нужно.